Исса принадлежит к
числу тех немногих японских поэтов старого времени, в
творчестве которых в полной мере отразилась их
человеческая судьба. Японская классическая поэзия,
как правило, избегала непосредственности и
конкретности в изображении действительности.
Основным для нее всегда был путь от сердца к слову, а не
от деиствительности к слову.
Мастерство поэта определялось прежде всего
умением в канонических образах передавать
каноническое же состояние души. Индивидуальность
проявлялась в тончайших нюансах и поворотах трактовки
канона.
Исса родился в 1763 году в глухой горной провинции
Синано, в деревушке Касивабара. Он был первенцем
зажиточного крестьянина Кобаяси Ягохея. Исса рано
лишился матери и изведал горькую долю нелюбимого
пасынка. Четырнадцатилетним подростком был отторгнут
от родного очага и отправлен в далекую столицу Эдо (современный
Токио). Там, не оправдав ожиданий отца, надеявшегося
увидеть сына преуспевающим торговцем или
ремесленником, Исса сделался профессиональным поэтом
и, подобно другим своим собратьям, бродил по разным
провинциям, зарабатывая на жизнь сочинением хайку. В
тридцать девять лет он вернулся в родную деревню, где
застал тяжело больного отца, вскоре скончавшегося на
его руках. Началась мучительная и долгая тяжба с
мачехой и младшим братом из-за наследства. Только
через двенадцать лет, получив наконец свою долю, Исса (к
тому времени ему было за пятьдесят) смог обзавестись
семьей. Оставив Эдо, он поселился в деревне,
обрабатывал небольшое поле и давал уроки хайку. У него
родились дети – четыре сына и дочь, но все они умерли в
малолетстве, а вскоре за ними последовала и любимая
жена Кику. Исса никогда не забывал ее, хотя женился еще
дважды. Он скончался в 1827 году. Дочь Ята – единственный
ребенок, продолживший его род, - родилась уже после его
смерти.
20 000 хайку, несколько произведений жанра хайбун (дневники,
путевые заметки, эссе), наиболее значительная книга
прозы и стихов "Моя весна". Созранились хайга Иссы,
сочетающие поэзию, каллиграфию, живопись. (Образцы
приводятся).
Школы не создал. Упадок хайку после Басё (1644 -
1696). Время внешних эффектов, комизма, парадоксов,
появляются просторечия и диалектизмы. Пренебрежение
канонами.
Исса - "возвышение низкого".
Японцы любят его и сейчас.
* * *
Бабочка в саду.
Подползет дитя - взлетает,
Подползет - взлетает.
***
"До чего же нелепа
Жизнь", - подумал, остановившись
У вишни цветущей.
***
Пока я шагал,
Высох мой зонтик, и вдруг -
Крик кукушки...
***
Многие
Обогнали меня на пути,
Осенние сумерки.
***
После пожара
встречаю праздник Бон в поле...
Великий Будда,
Пожалуй, сочтет этот Бон
Слишком унылым.
(Праздник Бон - день
поминовения усопших, празднуется на Пяттнадцатый день
Седьмой луны.)
***
Шесть десятков
Прожито лет, но ни единой ночи
Не танцевал.
***
Покачиваясь,
Стоят среди трав густых
Колокольчики.
***
Утром
Тихонько упал на землю
С дерева лист.
***
Первый снежок.
Родную деревню увидел
Сквозь дырку в стене.
***
Птенец журавля!
И у тебя из сотен веков
День позади.
***
Лягушка
В гляделки, верно, решила
Со мной поиграть.
***
Перед горой Хорай
Ручки сложив: "Помилуй-помилуй" -
Шепчет дитя.
(Гора Хорай - обитель
бессмертных небожителей. Изображение этой горы
принято было дарить на Новый год.)
***
Новый год
Все никак войти не решится
В лавку старьевшика.
* * *
Седьмой день года
Грязь под ногтями
Перед свежей петрушкой и то
Как-то неловко.
(принято вкушать суп из весенних трав, в.т.ч.
петрушки. По поверью, приносит долголетие.)
* * *
Еще одни год
Проживу бродягой некчемной.
Травянная лачуга.
***
"Не хуже других!" -
Бумажного змея купив за мон,
В небо пускаю.
(Мон - мелкая монета)
***
Капустное поле.
Где-то на самом краю -
Вершина Фудзи.
***
Тает снег.
В небе ночном - умытая
Пухленькая луна.
* * *
Голубь - сове...
Эй, сова,
Гляди веселее. Льется
Весенний дождь.
* * *
Вот радость-то!
Первый день года, и первый комар
Меня укусил.
* * *
Растаял снег.
Смотрится в лужи, тараща глаза,
Шалунья - луна.
* * *
Снова весна.
Приходит новая глупость
Старой на смену.
* * *
Жемчужиной светлой
Новый год засиял и для этой
Маленькой вошки.
* * *
Кровельщик.
Зад ему обвевает
Весенний ветер.
* * *
Первая бабочка.
Всю ночь она проспала
В миске собачьей.
* * *
Пчелка в траве,
И в следующий раз родись
На меня непохожей.
* * *
Прохладно!
Ведь мне еще так далеко
До Амида-будды.
* * *
Беззаботно-бездумно
Кружатся в воздухе бабочки,
А скряга сидит один.
* * *
Громко пукнув,
Лошадь подбросила кверху
Светлячка.
* * *
От людских голосов
Пугливо вздрагивают по вечерам
Красавицы вишни.
* * *
Прохладный ветер,
Пригнувшись к земле, изловчился
Достать и меня.
Рот раскрывает
Птенец неродной.
* * *
Осенний вечер!
За иголку, вздохнув, берется
Путник усталый.
* * *
Деревня в горах.
В каждой миске с похлебкой -
Полная луна.
* * *
Снова зарница.
Даже ночью спрятать непросто
Свои морщины.
* * *
Кузнечики,
Усы по плечам распустив,
Звонко стрекочут.
* * *
Побережье Сото-но хама
Стали сегодня
Вы японскими. Спите спокойно
Дикие гуси!
(Побережье на крайнем севере острова Хонсю,
считавшееся "краем" японской земли.)
* * *
Сегодня утром
Тихонько упал на землю
С дерева лист.
* * *
Тсс... Хоть на миг
Замолчите, сверчки луговые.
Начинается дождь.
* * *
Пути мирские опаснее горных и водных...
Холодный ветер.
Ночь на скрещенье дорог встречает
Нищий певец.
* * *
Ради людей
Под зимним дождиком мокнет
Великий Будда.
* * *
Первый иней.
С прошлого года не по зубам
Соленая редька.
* * *
Первый снег.
С веранды упали на землю
Старые дзори.
(Дзори - Соломенные сандалии.)
* * *
Первый снег
Лежит, всеми забытый,
На заднем дворе.
* * *
Ночью под снегом
Спят, прижавшись друг к другу,
Горы Синано.
* * *
К задней стене
Прильнули - авось не прогонят -
Нищенки-снежинки.
* * *
Круглится
Ямка от струйки мочи.
Снег у ворот.
* * *
Клюв свой раскрыв,
Запеть не успел крапивник.
Кончился день.
* * *
Тлеют угли.
Вода - тин-тин - в котелке.
Ночной дождь.
* * *
Из книги "Моя весна"
Луна в горах
Льет свой свет благосклонно
На крадущих цветы.
* * *
Перед храмом Дзэнкодзи
На чумазых котят
Так похожи сережки ивы,
А ведь тоже цветы!
* * *
"Вишни, вишни цветут!" -
И об этих старых деревьях
Пели когда-то...
* * *
Будда изволит
Почивать, а тут этот шум -
Деньги, цветы...
* * *
В монастыре Мёсэндзи был мальчик-монах по
имени Такамару. В нынешнем году ему исполнилось
одиннадцать. Так вот, этот мальчик на седьмой день
третьей луны, воспользовавшись тем, что погода стоит
теплая и ясная, отправился в Араисака; сопровождал его
монах по имени Канрё, человек крепкого телосложения,
грубый и сильный. В Арасаика собирали они омежник,
пастушью сумку и другие травы, как вдруг с горы Иидзуна
налетел ветер и хлынули черными потоками талые воды,
бурля и полня окрестности диким ревом. Не знаю уж, как
это случилось, но только, проходя по мосту, мальчик
внезапно оступился и упал в реку. Над водой то
показывалась его голова и слышались крики: "Эй,
Канрё, помоги, помоги!" - то, уже в другом месте,
появлялась рука, но голос был все слабее и очень скоро,
подобно комариному писку, замер вдали. Таково было
последнее проявление его в этом мире. Печально, право!
Поглощенный бурным потоком, мальчик исчез, будто и не
было его. С громкими криками поспешили к месту
несчастья жители ближайшей деревни, зажгли факелы,
стали искать повсюду и в конце концов обнаружили
зажатое утесами тело. Когда, вынеся мальчика на берег,
они всевозможными средствами пытались вернуть его к
жизни, из рукава платья выпало несколько ростков
подбела. Многие сразу же представили себе, как,
вернувшись домой живым и невредимым, мальчик принес бы
эти ростки своим домашним, - и даже грубые жители гор,
которым сам черт не страшен, все как один принялись
выжимать враз промокшие от слез рукава. Однако делать
нечего - положили они тело на носилки и поздно ночью
принесли в монастырь. Отец и мать мальчика выбежали
навстречу: "Наконец-то!" - но тут же зарыдали
громко, глаз людских не стыдясь. Вот так, перед лицом
несчастья, даже тот, кто неустанно проповедует людям
тщетность всего мирского, сам оказывается во власти
земных привязанностей, мешающих ему достичь душевной
чистоты. Утром этот мальчик, смеясь, вышел за ворота, а
вечером его принесли обратно бездыханным. Разве можно
было остаться ко всему этому равнодушным? На девятый
день состоялся обряд погребения, и я тоже шел вслед за
гробом.
Думал ли я,
Что увижу, как в дым обратится
Нежный росток,
Едва развернуть успевший
Первый зеленый лист?
Подбел, одуванчики долгие дни и луны
прятались под снегом и вот, дождавшись первого
весеннего ветерка, весело подняли над проталинами
свои головки навстречу свету этого мира, но
безжалостная рука оборвала их. Право, их жалко не
меньше, чем родителей мальчика-монаха Такамару. Ведь
Учение гласит, что просветления могут достичь и травы,
и деревья, и земля, и камни. Значит, все они таят в себе
частицу Будды.
* * *
Лягушка
В гляделки, наверно, решила,
Со мной поиграть.
* * *
Толстый кот,
Лениво хвостом шевеля,
Дразнит бабочек.
* * *
Чтоб соловья
Достойно принять, с ограды
Сметаем пыль.
* * *
Первую дыню
Крепко сжимая в объятьях,
Уснуло дитя.
* * *
В доме удача.
Посиди же, муха, на рисе
Еще немного.
* * *
За старца глухого
Меня принимает, должно быть, комар -
Звенит у самого уха.
* * *
Нежным вьюнком
Нос вытирает старуха,
Громко сморкаясь.
* * *
В хижине этой
Так мало жильцов, и мух
Тоже немного.
* * *
Прошел слух, будто в саду у моего друга
Набути расцвели пионы невиданной красоты. О местных
жителях я уже и не говорю - со всех концов страны люди
устремились сюда, утруждая ноги свои единственно для
того, чтобы полюбоваться этими пионами. С каждым днем
множилось число приходящих. Я тоже как-то зашел к нему
и увидел, что по саду протяженностью всего в пять кэнов
расставлены изящные, современной работы экраны и
навесы от дождя, пионы же - белые, красные, лиловые -
цветут повсюду, да так пышно, что и листьев не видно.
Более того, есть среди них и желтые, и черные - словом,
такие диковинные, что все просто немеют от изумления.
Однако когда, немного успокоившись, я вгляделся
пристальнее, цветы эти разом утратили для меня всю
свою прелесть. Воистину, рядом с другими неряшливо
цветущими, шелестящими на ветру пионами они были
подобны разукрашенным трупам рядом с цветущими девами.
Хозяин забавы ради смастерил их из бумаги и аккуратно
привязал к веткам, желая ввести людей в заблуждение.
Причем он вовсе не рассчитывал обогатиться, взимая с
приходящих плату, наоборот, он сам тратился на вино и
чай для всех. Что им двигало? Думая об этом, не устаю
восхищаться.
Бумажный мусор
Цветами пиона прикинулся
Под сенью листвы.
(Кэн - 1,81 метра)
* * *
Невозмутимо
Снизу вверх смотрит на горы
Лягушка.
* * *
Капли воды
С головы стряхивает лапкой
Толстая жаба.
* * *
В провинции Синано, в местечке Сусака, жил
аптекарь по имени, кажется, Накамура. Его отец однажды
забавы ради убил спаривающихся змей. С той ночи у него
в тайном месте стала расти болезненная опухоль,
которая постепенно превратилась в страшный нарыв, и
однажды, упав без памяти, он в одночасье скончался. Сын
унаследовал дело отца, его звали Сантэцу. Отличался он
тем, что имел редкостный, прямо сказать, превосходный
мужской признак, с виду словно гриб мацутакэ. И вот
взял он себе жену; когда же впервые собрался
соединиться с ней, крепкая дубинка его вдруг опала,
став маленькой и мягкой, словно фитиль лампы, и
никакого толку от нее не было. Он и конфузился, и
раздражался, и негодовал, а в конце концов решил: "Переменю-ка
я жену, может, с другой больше повезет". Сменил он их
сотню, но так ничего и не достиг. Он впал в безумную
ярость и теперь живет один. Я-то думал, что такое бывает
только в "Собрании подобранных сокровищ Удзи" или
в других древних книгах, но самому быть свидетелем...
Люди тихонько шептались, что такова, верно, была месть
тех змей - пресечь его род. Жизнь всех существ и тварей,
даже блох и вшей, должно ценить наравне с человеческой.
Убивать же спаривающихся животных - самый большой грех.
(Сборник японских легенд и сказаний, XIII век.)
* * *
Вишни и те
Могут противными стать
Под писк комаров.
* * *
Муравьиная тропка
Не от той ли гряды облаков
Берет начало?
* * *
На коже девичьей
Следы от блошиных укусов
И те прелестны.
* * *
"Дайте-дайте!" -
Плача, ручки тянет дитя
К светлой луне.
* * *
Тоскливо становится сиротке, когда дети
распевают всем известную песню: "С пальцем во рту у
ворот стоит..." Он не играет с другими детьми, а
целыми днями сидит, сжавшись в комок, один-одинешенек
под кучей хвороста или мисканта. И так ему грустно...
Лети же сюда,
С тобой поиграем вместе,
Воробышек-сирота!
Ятаро, 6 лет
* * *
Дурачат людей,
Только приблизишься - нет их,
Светлячки на лугу.
* * *
Вечерний туман.
Помнит каждую щель моста
Умная лошадь.
* * *
Флейте-манку
Вторит - "Послушай, как надо!" -
Из чащи олень.
* * *
В мире людей
Даже луна почему-то кажется
Немного хворой.
* * *
Дикие гуси,
Ссориться вам не стоит,
Все хороши!
* * *
Хижина трезвенника!
Что толку, что рядом цветут
Хризантемы?
* * *
Когда радостей слишком много, неизменно
приходит беда, таков удел нашего бренного мира. Но как
примириться с тем, что эта малышка, которой жить бы еще
и жить, с сосной вековечной равняясь годами, этот
маленький зеленый росток, которой и успел-то выпустить
всего два веселых листика, волею случая - так вода
попадает внезапно в ухо спящему - была избрана жертвой
страшного бога оспы, и по всему ее телу высыпала сыпь.
Мучительно горько смотреть, как нежный цветок блекнет
под грязным дождем. Прошло три дня, и сыпь стала
подсыхать. Обрадовавшись, мы поспешили смастерить "соломенного
монаха", чтобы, окропив его вином, выпроводить бога
оспы. Но малютка продолжала слабеть, с каждым днем
надежд оставалось все меньше, и наконец на двадцать
первый день шестой луны она, вместе с цветами "утренний
лик", покинула этот мир. Мать, припав к ее мертвому
лицу, громко рыдала, но увы... В такие минуты хотя и
делаешь вид, что смиряешься, говоря: "Жаль, что
бегущая вода не поворачивает вспять, а цветы, упавшие
на землю, не возвращаются обратно на ветки", - но как
же трудно рвать путы желаний и чувств, привязывающие
тебя к миру.
Век росинки -
Он и есть век росинки, не более,
И все же, и все же...
Перепечатано с сайта ФКА
