…и
кажется – все еще будет
и елкою пахнет сосна
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Как учил Главный Режиссер Одного Театра, основной отличительной чертой нашего времени является ирония. Трагедия умерла. Человек, не умеющий смеяться над собой и другими, не воспринимается нами как современник, его поведение неадекватно, он как бы вне контекста.
В своем знаменитом труде о природе юмора Режиссер подчеркивает, что сущность мировоззрения ироничного человека заключается в том, что он ясно ощущает тленность и скоротечность любой формы жизни, но в совокупности воспринимает мир в гармоничном единстве разнообразия.
Может ли тот, кто был еще вчера пеплом, а завтра, быть может, обратится в прах, всерьез претендовать на мировое господство или считать муравья ничтожнейшим из существ только за то, что способен раздавить его, даже не заметив?
И как тут не вспомнить древних японских поэтов, которые, зная, что жизнь коротка и скоротечна, а ключ к разгадке бытия находится отнюдь не в наших руках, могли меж тем потратить ее на созерцание одного единственного ничем непримечательного куста?
Наиболее верно и лаконично, сама, очевидно, того не сознавая (как тут непоиронизировать?), определила разницу между двумя мировоззрениями переводчик и составитель сборника «Японская Классическая Поэзия», когда в предисловии к книге, иллюстрируя какой-то факт из жизни Басе, процитировала знаменитое пушкинское «Блажен, кто мир сей посетил В его минуты роковые»*
Сборник «Подражание Хокку», навеянный, как это ни странно, чтением упомянутого выше предисловия, я хотел бы посвятить, ни много, ни мало, миру, в котором живу. Суть же этого мира достаточно точно передает, на мой взгляд, следующее двустишие:
капля дождя
скользящая по экрану ноутбука |
Однажды Иван Ахметьев посетовал, что некий известный японовед
осудил любимое из написанных поэтом двустиший
за его явное несоответствие канонам рэнку…
Не печальтесь, милый Иван, то ли бывает на свете:
Подражание Хокку
я, изможденный служащий офиса,
выхожу из и, специально медля,
чтобы почувствовать осень, иду по
озираюсь, останавливаюсь под
меня принимают за
конечно, я не смогу простоять так вечно
иду дальше, не находя слов
это невозможно описать
да и зачем
какой-нибудь искушенный поэт
создал бы из этого месива чувств
филигранное хокку
что-то вроде:
«осень
среди листьев
оставляю свой галстук»,
только гораздо лучше
я же, безликий служащий,
постоял подо и пошел по
а другой я остался
и услышал, как падает лист,
и ослабил свой галстук,
и пустил его пестрой змеей –
шелк по замше – в листву,
и пошел себе по
с каждым шагом все более над
***
непыльные травы
склоны
молодых гребешков
леслеслес
мимо стекла вверх
слез
и пошел
что за полустанок-полустанок
полуполе-полулес
шелшелшел
шил шил шил сшивал
небо ниткой провода гудящего звенящего
пробки выбивающего
гул
жил жил жил
молодые гребешки в небе тают все грешки в небе
облака на земле трава
кружится голова
жик жик жик
Импровизация
…сверчок в траве – два звука: «р» и «с» –
один в другой стрекочет на ночь глядя
в небеса,
и божия роса
ему печаль, и радость… и усталость…
а ведь всего лишь «р» и «с» ему даны…
Я увидел его и подумал:
кто из нас хоть чуточку ожил
после этой встречи?
Натюрморт
Тапок сливается с полом
Полый внутри пестрый
Лежит плашмя жухлый
Лист среди лета желтый
Говорят, что поэт видит мир глазами ребенка,
и способен вновь и вновь удивляться самым банальным вещам,
всякий раз заново открывая их для себя
Самое удивительное
Удивительные люди – эти дети,
Удивительные дети – эти люди…
Удивительные дяди эти тети…
Много на свете всего удивительного,
Но самое удивительное – это я:
Я всему удивляюсь –
Дом стоит – удивительно,
Небо и облака плывут – удивительно,
Человек идет – удивительно…
Но самое удивительное –
То, что все это – я!
Римейк
я смотрю со стороны,
как дерутся пацаны,
как резвятся птицы,
как снуют девицы,
никого не трогаю –
стало мне все… безразлично,
потому что я дерево
в старину стихотворения, входящие в сборник,
недаром сортировались по временам года:
как густеющая полупрозрачность весны
непохожа на ускользающую призрачность осени,
так несхожи, кем бы они не исполнялись,
и их короткие песни**…
и только возраст поэта, пожалуй,
может остаться загадкой
(если, конечно, стихотворение им не датировано)
***
молодость осени – лучшее, что у меня есть
ест кукурузу – золото зерен в листву –
вальс-бостон в подворотне услышавший парень –
в перчатки тончайшего шелка
золотые пикируют фиксы…
вот она осень – изыск декаданса
и в меру тоскливый блатняк –
приходит, находит, уходит…
душа наизнанку
***
осенью я становлюсь никакой,
осенью – синенький, голубой,
чувствую, что могу умереть,
и это будет красиво
осенью – перестаю быть собой,
я вижу, как крутится время,
зонтик открытый кручу-верчу
на лавочке в парке –
пропустил свою электричку,
проводив свой костюм на работу
осенью я становлюсь
той частью своей души,
которая мудра и свободна
и не разменивается на гроши…
той частью души, которую
я знаю так мало
однажды, когда все то,
для чего, во имя и ради…
однажды, когда шурша
вглубь по тропинке в дождь…
кто бы ты ни был – вниз
посмотришь, а там все опало –
поймешь, что пришла твоя осень…
но будет ли это красиво…
глубокомысленное
ступай осторожно босыми ногами в горячий песок,
сквозь сито времен, сквозь дырявую крышу столетий
сыпучим дождем ускользающий, медленной струйкой…
ступай осторожно босыми ногами в горячий песок –
оставишь ли след, наследишь ли, как глупая птица…
ступай осторожно!
ступай,
осторожно!
ступай…
о мыслях по поводу
особое искусство
слагать неспешные фразы
утраивая значение слова
утрачивая зависимость от
обретая нечто большее чем
… любование цветами хаги -
этим исчерпывалась в старину тема стихотворения
Старость
вновь хаги цветет…
вновь хаги цветет…
вновь хаги…
еще одна осень,
возможно, мне станет последней…
Согласование времен
никогда не видел цветущего хаги –
притаилась надежда,
никогда не увижу цветущего хаги –
что-то другое…
после бури
упавший ствол – не ствол,
а толстая ветка,
облизанный шершавым языком
собаки – не собаки, а мокрого ветра,
лежит черный и гладкий,
красивый, но мертвый,
сам еще, похоже, бедняга,
не подозревая об этом
многие великие поэты проводили жизнь в пути…
придерживаясь о себе более скромного мнения,
я все же не чужд путешествий
Маленький Ялтинский Альбом
***
рисую, словно время, на камнях…
сотрет оно узор мой, сохранит ли…
***
гальки гладкие спинки,
и вдруг среди них одна…
кто ее выделил и зачем
из тысячи ей подобных…
***
голуби везде одинаковые,
но вот я приехал к морю,
и где они, голуби суши?
***
капля дождя
скользящая по экрану ноутбука
***
утра голодные чайки
крича собираются в стаю,
тают иллюзии ночи:
один… ничего не изменишь…
Мелодрама
(стихотворение, попавшее в альбом по недоразумению)
он играет на гитаре
в баре на море
на черном море
в городе Ялте
у него есть голос
и любимые песни
песни за деньги
хорошие деньги
он играет в баре
«Остров Сокровищ»
там управляющим
одноногий Флинт
старина Флинт
на этот раз у него
неплохая команда:
официантки-русалки
и кок – осьминог
на гитаре как бог
он играет каждый вечер
и его приходит слушать
дама с маленькой собачкой,
загорелые рыбачки,
обрусевшие турчанки,
горделивые гречанки
и заезжие мулатки,
и торговки из палатки,
и русалки после вахты
до рассвета с ним плывут
с ним плывут
осень листья сигареты
плавки сняты песни спеты
чай с вареньем вместо пива
дождь на завтрак и обед
он живет в Самаре с мамой
из добра – одна гитара
из подружек – с раком легких
Даша – первая любовь
летом он играет в баре
и на улице в Самаре
на сопливом тротуаре –
во все остальное время.
Еще год – и он накопит на операцию,
но она будет уже не нужна –
Дашу полюбит и женится на ней
преуспевающий бизнесмен…
он поедет с гитарой в зимнюю Ялту,
пройдет по пустынному пляжу,
сядет на холодную набережную,
но ни одна русалка не приплывет
на его охрипшие песни;
в лавке, где ветер играет дощатой дверью
он купит последние сигареты,
и знакомая продавщица, не узнав,
обругает его мудаком, старика Флинта
сдадут в утиль, и повесят на рее
в клетке его попугая, «пиастры,
пиастры, пиастры…» хорошие деньги
любимые песни дым
закручивая уносит ветер
wind of autumn
blues for nothing но это
через год, а сегодня
на своей гитаре
он играет в баре
любимые песни
да за хорошие деньги
чего еще надо
и жизнь прекрасна
***
сквозь решетку ограды
вижу море и лес…
гор потертые спины
сквозь кудель облаков
над горами клубятся
черных туч телеса
и закатное солнце
лижет в кровь небеса…
с гор спускается город
словно каменный сад
словно времени сгустки
на соленом ветру |
балкона
темнеет…
все резче
проступают…
чернила
великанов
спускаясь
а под ними
он белый
словно время
как пена
растает… |
ветер соленый ветер
вот чего нам всем не хватает
и облаков заворачивающихся
кудлатой спиралью как выжатая
из тюбика сюрреалиста краска
как ветер соленый ветер
чего еще нам не хватает…
Отъезд
утро,
чайки собрались на пирсе,
высматривая гребешки будущей бури,
в высоких мачтах белоснежных яхт
поет нарождающийся ветер,
солнце играет на бронзовом бедре
первой купальщицы,
бенгальскими брызгами пена
искрит, рассыпаясь о гальку,
дымка, вскоре опадающая жарой,
скрывает вершины гор…
утро,
в котором нас завтра не будет
***
уезжающие мудрее…
только уезжающий знает
что жизнь – это пена волны –
шумный бурлеск, который
через миг не оставит следа
на песке…
уезжающий умеет прощаться
сидящий ночью у моря
видит одинокую чайку
над бескрайней темной водой
перебирает гальку дней
и знает
что все конечное бесконечно
не понимая этого…
кто часто уезжает тот знает
что нельзя два раза приехать
на прежнее место нельзя
дважды войти в одну воду
нельзя ничего повторить и
лучше не возвращаться
туда где привиделось счастье…
знает что прошлого нет
будущее бесконечно
а настоящее – самообман
реализующий наиболее очевидное
но далеко не желанное продолжение
и только возможность проститься
позволяет принять ничтожность
проживаемых нами мгновений…
непрерывной струйки песчинок
неразличимых в ночи…
уезжающие мудрее
но повинуясь обычаю
они кидают в море монетки
в надежде вернуться
|
*
- как известно, одна из книг, наиболее
почитаемых среди японских поэтов,
предостерегала от жизни «в эпоху перемен»
** танка – в переводе – короткая песня
© С. Власов
|