Поэзия «нанизанных строф» («рэнга») возникла в Японии в XIII веке, когда пятистишие «танка», прежде занимавшее в японской поэзии господствующее положение, стало вполне ощутимо распадаться на две строфы - трехстишие (с чередованием слогов 5—7—5) и двустишие (7—7). К этому своеобразному поэтическому жанру можно отнести классический вариант «нанизанных строф» - собственно «рэнга» и более поздний вариант - «хайкай-но рэнга», иначе «рэнку», к которому и относится поэтический цикл «Опадает пион... ».
«Нанизанные строфы» сочинялись обычно двумя или несколькими поэтами: один сочинял трехстишие, второй добавлял к нему двустишие, к которому, в свою очередь, присоединялось новое трехстишие и т. д., - в результате возникала цепь трехстиший и двустиший, из которых каждое было связано с предыдущим и последующим, составляя с ними пятистишия. Один такой цикл состоял, как правило, из ста или тридцати шести стихотворений. Искусство «нанизывания строф» подчинялось строгим канонам и правилам. Например, в первых шести строфах запрещалось говорить о любви, болезнях, в определенных строфах полагалось упоминать «луну» и «цветы», в определенных строфах следовало менять время года, причем «зима» и «осень» могли фигурировать только в двух следующих друг за другом строфах, а «весна» и «осень» должны были возникать, по меньшей мере, в трех разных местах и т. п. Авторам предписывалось по возможности разнообразить содержание строф, избегая монотонности и повторений. Партнеры могли вести подспудную борьбу, и зачастую именно она становилась объектом внимания знатоков, придавая особую напряженность и динамичность этому жанру. 
Можно было создать для партнера неблагоприятные условия, не давая ему возможности перейти к теме, к которой он должен перейти, согласно правилам, или, наоборот, облегчить ему этот переход - искусство мастера «нанизанных строф» заключалось в умении быстро реагировать на постоянно меняющуюся ситуацию, чутко улавливая ее скрытые возможности и раскрывая их так, чтобы неожиданность и новизна сочетались со строгим следованием канону.
Сочетание импровизации с каноном, пожалуй, и является главной особенностью этого поэтического жанра. Каждая новая строфа выводит на передний план какую-нибудь новую деталь, до этого момента остававшуюся вне поля зрения партнеров, и эта деталь становится толчком, побуждающим воображение партнера к разворачиванию той или иной картины. Естественно, что таких картин могло быть множество, один поворачивал тему так, другой - иначе, непредсказуемость каждого нового шага и придавала особенную напряженность процессу «нанизывания строф». Именно внутри этого жанра и сложилась традиция домысливать, дополнять, откликаться на малейший намек, создавать яркий образ, отталкиваясь от конкретной детали.
Первое трехстишие цикла называлось «хокку» (буквально - «начальная строфа»). Долгое время оно не имело самостоятельного значения и существовало только в виде составной части «нанизанных строф». Однако ему с самого начала уделялось особое внимание - ведь именно оно давало толчок развертыванию цепи образов, в нем, как в нераспустившемся бутоне, должен был заключаться будущий цветок всего цикла. Почетное право сочинить «хокку» предоставлялось лишь самым уважаемым мастерам. Только это начальное трехстишие и могло сочиняться, и очень часто действительно сочинялось заранее, иногда задолго до того, как начинался сам процесс «нанизывания строф». Возможно, именно это особое положение «хокку» и привело к тому, что постепенно «начальные» трехстишия стали рассматриваться как самостоятельные произведения, во всяком случае, уже с начала XVI века начали появляться сборники, состоявшие из одних «хокку».
(Кстати, после того как «хокку» обрело самостоятельность, первую строфу цикла «нанизывания строф» перестали называть «хокку» и дали ей новое название - «татэку».)
В ходе развития поэзии «нанизанных строф» сложились и правила, определившие композиционные, ритмические и прочие особенности «хокку». В частности, «хокку» полагается иметь «режущее слово» («кирэдзи»), то есть какую-нибудь грамматическую частицу, которая либо, находясь после первого или второго стиха, обеспечивает цезуру, разбивающую трехстишие на две части, либо, находясь в конце, придает ему грамматическую завершенность, таким образом организуя стихотворение грамматически и интонационно. Второй непременный атрибут «хокку» - «сезонное слово» («киго»), обеспечивающее соотнесенность «хокку» с определенным временем года (если в стихотворении есть слово «слива», то речь идет о весне, если «гроза» - о лете и т. д. Списки «сезонных слов» уточняются и пополняются и в настоящее время). 

Цикл «Опадает пион... » был опубликован в 1780 году в сборнике «Персики и сливы» («Момосумомо»), предисловие к которому написал сам Бусон. Авторами цикла были Бусон и его ученик Кито. Известно, что цикл создавался ими с третьего по одиннадцатый месяц 1780 года. Начальная строфа цикла («хокку») «Опадает пион... » была сочинена Бусоном в 1773 году.

---

1. Хокку

Опадает пион -
Упал лепесток, на него -
Второй, третий.

Бусон

Начальное трехстишие цикла принадлежит к разряду так называемых «пейзажных строф» («ба-но ку»). Бусон несколькими лаконичными штрихами намечает пейзаж, предоставляя своему партнеру возможность дополнять и расширять его. Взгляд фиксируется на пышном цветке пиона, находящегося на грани расцвета и увядания. Медленно падающие, ложащиеся друг на друга лепестки создают ощущение замедленного мгновения, они как бы сняты замедленной съемкой. (Вообще внешнее движение образов «нанизанных строф» можно сравнить с движением кинокамеры, которая от кадра к кадру фиксирует внимание на отдельных деталях одной общей картины. ) В трехстишии определяется исходное время цикла (сезонное слово «пион» - лето).

2. Вакику

Двадцать дней четвертой луне,
Бледный предутренний свет.

Кито

Вторая строфа сохраняет время года, данное в «хокку». (Сезонное слово «четвертая луна» относится к разряду летних. ) Эта строфа тоже «пейзажная», в ней уточняется время: двадцатое число четвертого месяца (дата эта к тому же содержит намек на пион, который иногда называют «цветком двадцатого дня» — «хацукагуса»), конкретизируется место (в трехстишии Бусона нет никаких указаний на то, где находится пион, - то ли он растет в саду, то ли стоит в вазе, и Кито делает выбор в пользу сада). В результате намеченная Бусоном картина обогащается новыми нюансами: на опаляющие лепестки пиона струится бледный свет предутренней луны, а этот лунный свет в воображении подготовленного читателя непременно свяжется со сверкающими на лепестках росинками, символом быстротечности всего живущего в этом мире.

3. Дайсан

Покашливая,
Выходит из дома старик.
Ворота открыть?

Кито 

В третьей строфе цикла полагается делать поворот в развитии темы. Обе предыдущие строфы были «пейзажными», эта же вводит в пейзаж человека. Строфа принадлежит к разряду «описывающих дела человеческие» («ниндзи-но ку») (иначе она называется «описывающая чувства человеческие» — «нин-дзё-но ку»). Такие строфы бывают двух типов - «субъективные», когда героем является сам автор, от лица которого и изображаются эти «дела» или «чувства», и «объективные», когда автор описывает про исходящее как бы со стороны, от третьего лица (именно к этой разновидности и принадлежит трехстишие Кито). В третьей строфе отсутствует сезонное слово, то есть время года не обозначено.

4. Ёнкумэ

Там, за воротами - фея:
«Где здесь суженый мой?»

Бусон 

Четвертая строфа подхватывает и развивает тему предыдущей, она также не имеет сезонного слова, а следовательно, не соотносится с определенным временем года. Согласно канону, эта строфа должна иметь неопределенно-промежуточный характер, облегчая переход к следующей, но Бусон нарушает традицию, неожиданно перенося действие в свой любимый сказочный мир.

5. Гокумэ

В ствол эноки -
Сколько веков росло оно здесь? -
Вонзаю топор...

Бусон

Пятая строфа цикла развивает сказочно-чудесную тему предыдущей строфы. Старые деревья всегда считались в Японии священными, в них обитали духи, и человек, посмевший срубить такое дерево, неминуемо навлекал на себя их гнев. Выбирающая жениха фея предыдущей строфы переосмысливается как дух дерева эноки. В этой строфе, которая, как и предыдущая, лишена соотнесенности с определенным временем года, Бусон для того, чтобы избежать монотонности, меняет авторскую позицию: если в предыдущей строфе события описывались со стороны, то главным действующим лицом этой является сам автор.
В пятой строфе, согласно канонам «рэнку», должна появиться «луна», но, поскольку о луне идет речь во второй строфе, Бусон позволяет себе отойти от канона. Не совсем традиционно и грамматическое строение строфы. По правилам пятая строфа должна заканчиваться глаголом в предположительно-вопросительной форме, но, поскольку Кито уже применил этот прием в третьей строфе, Бусон решает придать строфе грамматическую незаконченность, обычно свойственную третьей строфе. (В результате строфы как бы меняются местами. )

6. Роккумэ

Предо мной - путь длиною в сто ри,
Где приют обрету, не ведаю.

Кито

В шестой строфе Кито дает свое толкование содержанию пятой, переосмысливая ее как событие, мельком увиденное странником по дороге. Тема опять раскрывается от первого лица, только на этот раз уже не от лица человека, вознамерившегося срубить дерево эноки, а от лица проходящего мимо странника.
Шестая строфа является последней в группе так называемых «лицевых строф». Строфы писались обычно на двух, дважды сложенных, листках бумаги - шесть строф писалось с верхней, лицевой, стороны («сёомотэ»), двенадцать - с оборотной («сёура»), двенадцать - с лицевой стороны второго листка («наго-ри-но омотэ») и шесть - с оборотной стороны второго листка («нагори-но ура»).

7. Сёура-но иккумэ

О песенных тропах
Грежу, едва оправившись
От лихорадки.

Кито

Седьмая (или первая оборотная) строфа продолжает тему странствия, раскрывая личность героя шестой строфы - странствует поэт, который стремится к «песенным тропам», то есть хочет пройти по местам, воспетым древними поэтами. Сезонное слово «лихорадка» показывает, что действие происходит летом.

8. Сёура-но никумэ

А на полях по склонам
Уже первый срезают рис.

Бусон

В восьмой (или второй оборотной) строфе тема странствия получает дальнейшее развитие, к тому же в ней происходит смена времен года (киуцури): «срезают рис» обычно осенью. Пять предыдущих строф описывали «человеческое», эта строфа является «пейзажной». 

9. Сёура-но санкумэ

Под вечерней луной
Летит куда-то синица,
Отбившись от стаи.

Кито

Девятая (или третья оборотная) строфа тоже «пейзажная», в ней осенний сельский пейзаж, намеченный предыдущей строфой, обретает новые черты. Над разбросанными по горным склонам полями в лунном свете летит отбившаяся от стаи одинокая синица - эти птицы появляются в Японии осенью и держатся поближе к жилью. Луна должна во второй раз появиться только в четырнадцатой (в восьмой оборотной) строфе, но поскольку она и в первый раз появилась раньше положенного (не в пятой строфе, а во второй), то и здесь она возникает с опережением.

10. Сёура-но ёнкумэ

Один, осенним объятый унынием,
Стою, прислонившись к двери.

Бусон

В десятой (четвертой оборотной) строфе в осенний пейзаж, данный в двух предыдущих строфах, вводится человек: стоя у двери, он смотрит на крестьян, убирающих рис на горных склонах, на летящую по небу синицу, и этот пейзаж рождает в его душе щемящую грусть.

11. Сёура-но гокумэ

Лекарство -
Такое горькое - выпил,
Зажмурив глаза.

Кито 

В одиннадцатой (пятой оборотной) строфе Кито дает новую трактовку чувствам героя: уныние, им овладевшее, объясняется уже не приходом осени, а болезнью. Время года не обозначено.

12. Сёура-но роккумэ

Вернуть бы в Таэма скорее
Платок, а с ним - письмецо.

Бусон

В двенадцатой (шестой оборотной) строфе Бусон развивает тему болезни, события по-прежнему изображаются от первого лица. Больному прислали с родины, из местечка Таэма, посылку - какие-то гостинцы или лекарство, завязанные в платок-фуросики, и он спешит отослать этот платок обратно, вложив в него благодарственное письмо. После девятой (третьей оборотной) строфы принято переходить к любовной теме, но, поскольку девятая строфа содержит упоминание о луне, авторы, очевидно сочтя соседство «луны» и «любви» слишком громоздким, решили повременить с любовью. Тем не менее слово «письмо» возникает в этой строфе не случайно - письмо всегда в японской поэзии связано с любовными отношениями, как видно, Бусон хочет напомнить своему партнеру, что пора переходить к теме любви.

13. Седьмая оборотная строфа

Из соседнего дома
До сих пор доносится голос
Торговца маслом.

Кито

Поскольку в трех предыдущих строфах шла речь о человеческих чувствах, причем везде чувства эти изображались от первого лица, Кито посчитал, что пора изменить характер строфы, и ввел нового персонажа - торговца маслом. С этим торговцем маслом герой предыдущих трех строф и хочет, по всей вероятности, отправить письмецо в Таэма, но тот, увлекшись беседой с соседями, не спешит. (По-японски «торговать маслом» - «абура-о уру» — значит еще и «бить баклуши». ) Время года по-прежнему не обозначено.

14. Сёура-но хаккумэ

На глубокий - в три сяку - снег
Опустились вечерние сумерки.

Бусон

В четырнадцатой (восьмой оборотной) строфе делается переход от «человеческого» к «пейзажному» (до сих пор было наоборот), при этом поле зрения расширяется: дом соседей, из которого доносится голос торговца маслом, вводится в зимний пейзаж. Как уже говорилось, по канону в этой строфе должна появиться луна, но она возникла на несколько строф раньше. («Сяку» - мера длины, 30, 3 см. )

15. Сёура-но кюкумэ

Рыщут вокруг -
Как бы в дом какой не залезли -
Голодные волки.

Кито

Пятнадцатая (девятая оборотная) строфа продолжает развивать тему двух предыдущих. (По законам той школы, к которой принадлежал Бусон, одну тему было положено развивать на протяжении трех строф. ) Снежный вечерний пейзаж, приглушающий голос торговца маслом, наводит на мысль о подкрадывающихся к жилью волках. Сезонное слово «волки» показывает, что действие по-прежнему происходит зимой.

16. Сёура-но дзюкумэ

А дома плачет кривая жена
Одна и ночью, и днем.

Бусон

В шестнадцатой (десятой оборотной) строфе Бусон дает понять, что героем предыдущей строфы является скорее всего охотник. Вынужденный охранять окрестных жителей от диких зверей, он редко бывает дома, и некрасивая жена его, коротая дни и ночи в одиночестве, все время плачет. Строфа опять относится к разряду «о человеческом», но меняется точка зрения: на этот раз события описываются от третьего лица. Время года не обозначено.

17. Сёура-но дзюикку

Поднятие колокола.
В храме под сенью цветущих вишен
Постриг приму...

Кито

В семнадцатой (одиннадцатой оборотной) строфе развивается тема нелюбимой жены, которая, в конце концов, решает стать монахиней и принимает постриг в день церемонии поднятия храмового колокола, в пору цветения вишен. События описываются от первого лица, то есть от лица самой жены.
Таким образом, на протяжении трех строф трижды меняется точка зрения: сначала говорит охотник, потом автор и, наконец, - жена охотника. В этой строфе каноном предписывается упоминать о цветах. Время года — весна.

18. Сёура-но дзюникумэ

Солнце весеннее к западу
Склоняется неторопливо.

Бусон

Три предыдущие строфы были «о человеческом», поэтому восемнадцатую (двенадцатую оборотную) строфу Бусон делает «пейзажной». Взгляд с храма, в котором героиня предыдущих строф постриглась в монахини, переводится на окружающий пейзаж. Образ склоняющегося к западу солнца соединяется с образом новопостриженной монахини, мысли которой тоже отныне будут стремиться к Западу, туда, где находится Чистая земля, царство Будды Амиды, буддийский рай. В строфе не делается никакого нового поворота, в ней лишь уточняется содержание предыдущей. Такие строфы называются «уточняющими» («асираи-но ку»). Время года остается прежним - весна. Это последняя строфа на обороте первого листка.

19. Нагори-но омотэ-но иккумэ

Звенит тетивой
Лук правителя Ното где-то в дали,
Затянутой дымкой.

Бусон

В девятнадцатой строфе (или первой строфе второй лицевой стороны) образ клонящегося к западу солнца переосмысливается как образ легендарного правителя Ното, несокрушимого Тайра Норицунэ, бросившегося в морские волны во время битвы при Данноура (1185), когда род Тайра потерпел окончательное поражение в долгой войне с родом Минамото (см.: Повесть о доме Тайра. М., 1982. С. 530).
Сезонное слово «дымка» - весна.

20. Нагори-но омотэ, никумэ

Гадальщик гадает украдкой,
Что сулит нам грядущий день?

Кито

В двадцатой строфе (или во второй строфе второй лицевой стороны) Кито развивает историческую тему, намеченную в предыдущей строфе. Звуки битвы, прозвучавшие в трехстишии Бусона, дополняются образом гадальщика, вопрошающего об исходе битвы. (Звоном тетивы в древние времена отгоняли злых духов, поэтому переход от звона тетивы к гадальщику вполне логичен. Ассоциативная связь существует также между словами «в дымке» и «украдкой». ) Строфа не соотносится с определенным временем года.

21. Нагори-но омотэ, санкумэ

«Упала
Там лошадь с мешками проса», -
Птиц разговор...

Бусон

Связь между двадцатой строфой и двадцать первой (или третьей строфой второй лицевой стороны) обнаружить не так-то просто, она представляет собой весьма сложную цепь ассоциативных образов. Фигура гадальщика, возникшая в двустишии Кито, наводит Бусона на мысль о способности некоторых людей понимать птичьи голоса и по ним догадываться о грядущих событиях. (Возможно, Бусон вспомнил легенду об ученице Конфуция, которая благодаря умению понимать птичьи голоса могла предсказывать стихийные бедствия. ) Гадальщик, таким образом, становится предвестником будущих бед, о которых можно догадаться, подслушав разговор птиц. Строфа относится к разряду «пейзажных», время года не обозначено.

22. Нагори-но омотэ, ёнкумэ

Цветут, осыпаются ясени,
Тропинка бежит меж полей.

Кито

Будучи связанной сложной ассоциативной связью с образом гадальщика, предыдущая, двадцать первая, строфа одновременно намечает новый пейзаж - перед нами возникает сельская дорога, по которой идет груженная просом лошадь, и двадцать вторая строфа (или четвертая строфа второй лицевой стороны), взяв за основу именно этот пейзаж, расширяет его, дополняя новыми подробностями. Определяется и время года - лето (сезонное слово - «цветущий ясень»). Таким образом, замыкается круговорот времен года: цикл начался с «лета», после «лета» была «осень», затем «зима», «весна», и вот - снова «лето».

23. Нагори-но омотэ, гокумэ

Радуга.
Разрывая дугу, над вершиной Асама
Струится дымок.

Бусон

В двадцать третьей строфе (или пятой строфе второй лицевой стороны) ближний план пейзажа, нарисованный в предыдущей строфе, дополняется дальним: на первом плане тропинка меж полей с разбросанными по ней светло-лиловыми цветами ясеня, на втором - дуга радуги, к которой поднимается дым от вулкана Асама. Время остается прежним - лето (сезонное слово — «радуга»). Если предыдущая строфа была статична, то в этой возникает движение - поднимающийся к небу дым от вулкана, - которое как бы подготавливает к появлению в следующей строфе «человеческого» элемента. 

24. Нагори-но омотэ, роккумэ

Гонца Государя принять на ночлег -
Честь выпала нашему дому!

Кито

В двадцать четвертой строфе (или шестой строфе второй лицевой стороны) совершается подготовленный предыдущей строфой переход от «пейзажного» к «человеческому». Кито снова сужает поле зрения, перенося внимание со всего пейзажа на отдельную его точку - человеческое жилище - и раскрывая мысли хозяина этого жилища. Время года не обозначено.

25. Нагори-но омотэ, нанакумэ

Богатый улов.
В тачке рыбы полным-полно.
Красные брюшки.

Бусон

В двадцать пятой строфе (или седьмой строфе второй лицевой стороны) развивается тема приема высокого гостя, для которого вряд ли можно найти лучшее угощение, чем «краснобрюхая рыба» (старинное название горбуши, брюшко которой краснеет во время нереста).
Ассоциация между словами «гонец государя» и «горбуша» обусловлена тем, что в старину существовал обычай присылать горбушу к новогоднему императорскому столу. Строфа относится к разряду уточняющих. Время не обозначено.

26. Нагори-но омотэ, хаккумэ

Солнце светило, но вот - еще миг -
И град застучал по земле.

Кито

Двадцать шестая строфа (или восьмая строфа второй лицевой стороны) тоже «пейзажная», она уточняет время предыдущей. «Град» - сезонное слово, показывающее, что действие происходит зимой.
Некоторые исследователи полагают, что слово «град» введено в эту строфу по ассоциации со словом «брюшко рыбы». По-японски «град» - «арарэ», так же называется рыба, которая во время града выплывает на поверхность воды и переворачивается вверх брюшком, подставляя его под град, отсюда — ассоциативная цепь: брюшко рыбы - рыба «арарэ» - град.

27. Нагори-но омотэ, кюкумэ

Сердцу любезный,
Появись же скорее, отрок!
Освященье часовни.

Бусон

Двадцать седьмая строфа (или девятая строфа второй лицевой стороны) в пейзаж, намеченный в предыдущей строфе, вводит человека. Человек этот присутствует на церемонии освящения часовни, надеясь во время праздничного шествия увидеть мальчика, который скорее всего является предметом его сердечной привязанности. Время не обозначено. Строфа может быть отнесена к разряду любовных.

28. Нагори-но омотэ, дзюкумэ

Ну вот, испортил прическу -
Что за грубый мужлан!

Кито

В двадцать восьмой строфе (или десятой строфе второй лицевой стороны) Кито развивает любовную тему предыдущей строфы, но делает неожиданный поворот. Если в предыдущей строфе речь шла скорее всего о любви мужчины к мальчику, то героиней этой является девочка, которая на празднике с нетерпением ждет появления своего юного возлюбленного и недовольна тем, что какой-то прохожий задел ее прическу. Строфа относится к разряду «о человеческом», время не обозначено.

29. Нагори-но омотэ, дзюиккумэ

Не покладаем рук
Даже во время недолгой тьмы
Шестнадцатой ночи.

Бусон

В двадцать девятой строфе (или одиннадцатой строфе второй лицевой стороны) снова переосмысливается ситуация предыдущей строфы: действие из храма переносится в человеческое жилище, обитатели которого заняты повседневными трудами. В этой строфе, согласно канону, в третий раз должна появиться луна, и она действительно появляется - луна шестнадцатой ночи, выходящая на небо значительно позже полной луны, чем и пользуются персонажи трехстишия, торопясь до появления луны Доделать все свои дела. Как раз в этой-то суете и происходит инцидент с прической. Время - осень (сезонное слово - «луна»). В строфе совершается отход от любовной темы и возвращение к предыдущей теме, этот прием называется «поворот колеса» («ринэн»).

30. Нагори-но омотэ, дзюнику

Отбивают вальками шелк
И в Бамба, и в Мацумото.

Кито

В тридцатой строфе (последней, двенадцатой, строфе второй лицевой стороны) развивается та же тема, что и в предыдущей, но меняется угол зрения: на этот раз происходящее описывается от третьего лица. Кито уточняет, чем именно заняты персонажи трехстишия Бусона, -они отбивают шелк, и даже в шестнадцатую ночь, когда принято любоваться луной, не покладая рук трудятся до самого появления луны. Бамба и Мацумото - районы к востоку от Оцу, где было сосредоточено производство шелка. Время - осень (сезонное слово - «вальки»). На этой строфе заканчивается вторая лицевая сторона.

31. Нагори-но ура, иккумэ

Скорее бы в путь,
Да второю носильщика нет.
Осенний дождь.

Кито

В тридцать первой строфе (первой строфе второй оборотной стороны) Кито углубляет атмосферу осеннего уныния и одиночества, намеченную в предыдущей строфе. Героем трехстишия является человек, остановившийся в маленькой гостинице в Бамба или Мацумото, он хочет продолжать путь, но в бедной гостинице не хватает носильщиков для паланкина, и, вынужденный задержаться, он с тоской глядит на осенний дождь. Время - осень (сезонное слово - «осенний дождь»).

32. Нагори-но ура, никумэ

Вдалеке — ястреб и ворон.
Отвернувшись, сидят неподвижно.

Бусон

В тридцать второй строфе (второй строфе второй оборотной стороны) Бусон пытается снять напряжение, вызванное преобладанием «человеческого» в пяти предыдущих строфах, и вводит пейзаж: взгляд человека, глядящего на дождь, останавливается на фигурах сидящих птиц. Время не обозначено. 

33. Нагори-но ура, санкумэ

Насылает порчу
Молельня в полях, но исполнены святости
Древние стены...

Кито 

Тридцать третья строфа (третья строфа второй оборотной стороны) дополняет картину, намеченную в предыдущей строфе: взгляд с птиц переносится на маленькую молельню в полях, которая выглядит очень внушительно, хотя и пользуется недоброй славой. (Возможно, и птицы смотрят в другую сторону, опасаясь порчи. ) Строфа также принадлежит к разряду «пейзажных», время не обозначено.

34. Нагори-но ура, ёнкумэ

Похоже, что в этой тяжбе
Гэмба уже проиграл.

Бусон

Тридцать четвертая строфа (или четвертая строфа второй оборотной стороны) подхватывает тему порчи: не исключено, что Гэмба проигрывает в тяжбе именно потому, что навлек на себя немилость богов, обитающих в молельне. (Слово «Гэмба» толкуется по-разному, некоторые считают, что имеется в виду человек по фамилии Гэмба, другие полагают, что речь идет о служащем ведомства Гэмбарё, ведавшего приемом иностранных гостей и храмами, - таким образом слово «гэмба» оказывается ассоциативно связанным с молельней из предыдущей строфы. ) Время не обозначено.

35. Нагори-но ура, гокумэ

Не до цветов!
Горстка риса да плошка похлебки
На постоялом дворе.

Бусон

Тридцать пятая строфа (или пятая сгрофа втором оборотной стороны) произносится как бы от липа того самого Гэмба, о котором шла речь в предыдущей строфе. Живущий на постоялом дворе в ожидании окончания судебного разбирательства, он жалуется на то, что, несмотря на самый разгар цветения вишен, вынужден проводить дни в суде и довольствоваться весьма скромной пищей, которую можно получить на постоялом дворе. В этой строфе должны появиться цветы вишни, соответственно и время - весна. По правилам чередования участников, это трехстишие должно было быть сложено Кито, но, поскольку именно Кито принадлежит первое стихотворение о цветах в этом цикле, автором этой строфы стал Бусон. (Согласно канону, о луне и о цветах можно было сложить только по одной строфе.)

36. Нагори-но ура, роккумэ, агэку

Совсем еще светлое небо,
И россыпь весенних огней.

Кито

Последняя, тридцать шестая, строфа цикла (шестая строфа на обороте второго листка) вводит предыдущую строфу в пейзаж. В ней не содержится ничего нового, она лишь уточняет, дополняет предыдущую. Последняя строфа цикла обязательно должна быть весенней и несколько облегченной по своему содержанию, при этом не рекомендуется придавать ей печальный оттенок и использовать слова из начальной строфы. В данном случае цикл заканчивается на тихой светлой ноте весеннего вечера.

---

Перепечатано из книги "Ёса Бусон. ЛУНА НАД ГОРОЙ"
"Кристалл", С-Петербург, 1999 г