Давно замечено: подлинное понимание культурных традиций неразрывно связано с проникновением в смысл особенностей мироощущения и жизненного уклада народа, являющегося носителем этих традиций. А уж чужая национальная культура становится постижимой лишь для человека, посвятившего её изучению значительную часть своей жизни.
В полной мере это относится к такому культурному феномену, как классическая поэзия Японии. Даже в переводах, то есть уже в адаптированном варианте, всё в ней чуждо неподготовленному российскому читателю: и непривычная минималистская форма, лишённая ритма и рифмы; и суггестивное содержание (выстраивание стиха как сложного ассоциативного ряда намёков и подсказок,- читатель вынужден домысливать написанное); и национальный колорит,- знание которого необходимо для понимания используемых автором ассоциаций, а в некоторых случаях - и общего содержания.
Главным же является следующее: японская поэзия не оперирует мыслями и логическими умозаключениями; она не признаёт афористичности и, как правило, не предусматривает выражения авторской позиции,- её задачи гораздо скромнее: показать мир таким, каков он есть в представлении поэта, - но, при этом, оставить читателю возможность самостоятельного преломления увиденного через призму субъективного восприятия. Передавая свои чувства и переживания,- японский поэт никогда не ставит перед собой целью запрограммировать определённую реакцию,- он лишь надеется на то, что читатель - прежде, чем составить впечатление,- как следует, вникнет в то, что читает,- раскрывая для себя смысл символики, использованной в поэтическом тексте.
Но это только одна сторона вопроса, как "правильно" читать японские стихи. Примитивного, информационного осмысления недостаточно, чтобы "почувствовать" саму поэзию. Необходимо уяснить для себя,- что стоит за экзотической и непривычной для нас поэтической формой.
Японская поэзия принадлежит к разряду силлабических (от греческого "syllabikos" - слоговой). Силлабическими называют рассчитанные на распевное произнесение стихи с равным количеством слогов (считая от начального до последнего ударного) и одинаковой ритмической паузой (цезурой) внутри каждой строки. В древности силлабическое стихосложение было широко распространено как в Европе, так и на Руси - и восходило к традиции богослужебного речитатива, а ещё раньше - к народной песне. Для ряда европейских языков (французского, испанского, польского и др.) силлабическая поэзия по сей день остаётся наиболее характерной,- в нашем же отечестве, просуществовав примерно с XVI по начало XVIII века (вспомним, например, "Слово о полку Игореве"), она была постепенно вытеснена силлабо-тонической (упорядоченное чередование метрических ударений, совпадающих со словесными), которую мы сегодня и воспринимаем как традиционно и повсеместно принятую.
Основной формой японской поэзии является танка. Уже тот факт, что слово это в переводе означает "короткая песня", определённо указывает на древность её происхождения,- прослеживаемого до VШ века (именно этим веком датированы первые дошедшие до нас записи танка); но и в этих текстах читаются отголоски ещё более древних песен, в которых слышится звучание стихийного народного хора. Возможно, именно "низкое" происхождение танка долгое время вызывало неприятие этой формы в среде японских аристократов, являвшихся законодателями поэтической моды,- такие стихи считались попросту не достойными того, чтобы тратить время на их запись...
Перемена в отношении к танка ознаменовалась появлением в VIII веке первой в Японии антологии отечественной поэзии - "Манъёсю" ("Собрание мириад листьев"),- в которой, кстати, собраны не только танка, но и прямо подражающие народным песнопениям "нагаута" ("длинные песни"),- не ограниченные размером...
Танка же (возникшая как краткое изложение, квинтессенция такой "безразмерной" песни) состоит всего из пяти стихов (в просторечии строк); в первом и третьем стихе - по пяти слогов, в остальных - по семи (5/7/5/7/7). Примечателен тот факт, что в японском языке, базирующемся на использовании иероглифического письма, каждый слог, как правило, является полноценным словом. Поэтому от отечественных переводчиков требуется необыкновенное мастерство для того, чтобы переведённая на русский язык танка, не утратив своей поэтичности, оставалась сжатой по форме.
Дополнительная трудность заключается в крайне высокой омонимичности японского языка. Сочетание одних и тех же фонем, записанное с использованием тех или иных иероглифов, может иметь совершенно разный смысл. Японские поэты широко используют в своём творчестве слова и выражения, имеющие по нескольку омонимических вариантов. Порою автор создаёт в стихотворении целые напластования фонетических контекстов ("игра слов" в своём роде!),- смысл которых зачастую невозможно передать даже в самом близком к оригиналу переводе.
Для танка характерна изящная асимметрия,- столь ценимая в японском искусстве. За счёт этого внутреннее равновесие стихотворения, составляющее суть его гармонии, подвижно и крайне неустойчиво,- но в этом и заключается главное "ноу-хау" поэзии танка, позволяющее с лёгкостью отличать "истинного" поэта от эпигона-дилетанта.
Гармонию танка можно уподобить акробату, балансирующему на шаре. Равновесие поддерживается едва заметным, но непрестанным движением,- обеспечивающим сохранение баланса внутри неустойчивой структуры. Это под силу живому человеку,- но не бездушному манекену!.. Вот так же и дыхание поэзии наполняет мёртвую схему танка жизнью,- формальное же следование канону немедленно обнаруживает себя в неуклюжих оборотах, в отсутствии стилистического единства использованных слов, подобранных по принципу "подгонки" к размеру! Только подлинная "короткая песня",- преобразующая речь поэта в музыку,- может считаться настоящим поэтическим произведением.
Собственно, изначально чётких правил написания танка не существовало,- окончательно канон складывается лишь к X веку и впервые находит своё воплощение в антологии "Кокинвакасю" ("Собрание старых и новых песен"); позже третья антология,"Синкокинсю" ("Новое собрание старых и новых песен"), завершает составление триады главных литературных памятников,- по сей день остающихся для японских поэтов излюбленным предметом творческого переосмысления.
Классические танка служат отражением восприятия мира, унаследованного Японией от более древней китайской культуры,- находившейся, в свою очередь, под сильным влиянием даосизма. Это предопределило путь развития японской поэзии: древними авторами развиваются темы изменчивости и непостоянства материального мира, периодичности перемен, в нём происходящих (что нашло своё отражение в тематическом группировании танка по принципу "соответствия" временам года,- символизирующим стадии, которые проходит мир в своём движении), а также - тема поиска человеком своего пути. Позднее переосмысление постулатов пришедшего в Японию буддизма усилит эту тенденцию, вдохнёт в неё новую жизнь,- и в поэзии усилится мотив бесприютности человека, оказывающегося наедине с самим собой перед равнодушным ликом природы,- причём, спасение заключено лишь в достижении душевного равновесия,- на помощь небожителей рассчитывать не приходится. Весьма показательно, в этом смысле, стихотворение, написанное гораздо позже,- уже в XVIII веке: "Сердца порывы/ тщетно стремятся к небу/ вместе с клубами/ благовонных курений -/ словно дымок над Фудзи..." (Кагава Кагэки).
После того, как танка обретают среди аристократической верхушки статус "высокой" поэзии, а их сочинение становится признаком хорошего тона и любимым развлечением светского общества при дворах императоров и сёгунов (военных правителей),- консерватизм, присущий "высшим кругам", начинает порабощать живую природу поэтического творчества. Формирование канона не останавливается на регламентации формы стихотворения,- дух творческого поиска и эксперимента искореняется придворными поэтами из самого содержания танка...
На протяжении X - XII вв., в хэйанскую эпоху (Хэйан (Киото) - древняя столица Японии) происходит постепенное слияние различных поэтических течений в единый, формализованный стиль. Не живая, но скрупулёзно выверенная гармония ставится "хэйанцами" превыше всего. Наличие нарочитого и утончённого изящества становится для ангажированных властью поэтов основным критерием оценки творчества. Чётко разграничиваются жанры танка ("Славословия", "Куртуазная любовь", "Разлука", "Путешествия", "Плачи" и т. п.), а описания природы,- ранее служившие средством столь полного и образного выражения личностных переживаний,- превращаются в стандартные поэтические виньетки, используемые для обозначения типовых, "предусмотренных" дворцовым этикетом, состояний души. Сама поэзия занимает подчинённое положение по отношению к двум главенствующим в официальной культуре эстетическим принципам - "печальному очарованию вещей" ("моно-но-аварэ") и "сокровенному" ("югэн"),- приводящим к общему знаменателю различные оттенки выражаемого в японской поэзии мироощущения.
Ситуация, в общем, довольно типичная: немногим драгоценным камням, затерянным в куче мусора, можно уподобить соотношение выдающихся мастеров и заурядных "ремесленников" в культуре практически любого народа и любого времени. Тем более, невозможно обойти вниманием тех поэтов "хэйанской школы", которые,- несмотря на всё вышесказанное,- дали некоторым позднейшим исследователям основания считать данную эпоху "золотым веком" японской поэзии. Прежде всего, к таким "драгоценным камням" причисляют легендарного Сайгё (1118 - 1190).
Происходя из могущественных самурайских родов Минамото и северной ветви Фудзивара (представители обоих кланов в разное время были диктаторами Японии),- воин-аристократ, как по рождению, так и по воспитанию,- Сато Норикиё (подлинное имя поэта) рано осознал своё творческое призвание,- но разорвать узы вассальной зависимости, унаследованные от родителей, было нелегко. Лишь после смерти императора Тоба (у которого Сайгё находился на службе в качестве гвардейца дворцовой стражи) появилась возможность решить свою судьбу самостоятельно. В двадцатилетнем возрасте поэт постригся в монахи,- но по некоторым признакам можно заключить, что этот шаг был для него лишь поводом для ухода от мирских соблазнов в чистое творчество. Так или иначе, с этого момента Сайгё вёл образ жизни бродячего философа,- часто вынужденного искать ночлега и краткого пристанища в убогих хижинах, во множестве затерянных на горных тропах Японии. Именно так называется наиболее известный сборник его стихотворений - "Санкасю", "Горная хижина".
Вместе со своими единомышленниками (такими, например, как Сюндзэй (Фудзивара-но Тосинари, 1114 - 1204) и талантливая поэтесса Сикиси-найсинно (1151? - 1201)) Сайгё противостоял церемонной затхлости поэтического формализма, насаждаемого в поэзии придворными рифмоплётами,- отсрочивая кризис, назревающий в её развитии. Приведу лишь одну танка, в которой он порицает самонадеянных глупцов, считающих себя единственными обладателями "поэтической истины": "Судишь других:/ То хорошо, это худо.../ Вспомни меж тем,/ Много ли в нашем мире/ Знаешь ты о самом себе?"...
И всё же, рано или поздно, кризис должен был наступить. Помимо того, что поэзия формальной символики, исчерпав свои скудные выразительные средства, утратила способность к самообновлению,- традиционные поэтические принципы, культивирующие аристократический эстетизм в духе восхищения хрупкой красотой мира, перестали соответствовать внешним условиям жизни,- зачастую не оставляющим аристократам ни времени, ни возможности, как следует, прочувствовать изящество постепенного увядания и насладиться его терпким ароматом. Дело в том, что со смертью диктатора Тайра Киёмори, на протяжении второй половины XII века державшего страну в "ежовых рукавицах", Япония надолго была ввергнута в пучину междоусобиц. Временная победа одного из кланов приводила к тому, что утончённые ценители поэзии, принадлежавшие к лагерю соперников, вставали перед необходимостью задумываться о поиске пропитания и приюта,- а рукотворная красота, окружавшая их во дворцах, не успев подвергнуться постепенному (и оттого столь романтичному!) разрушению временем, в одночасье гибла в пламени пожаров.
...Мрачное средневековье. Танка по-прежнему пользуются популярностью,- превратившись в аксессуар не только придворного, но и самурайского быта,- в нечто вроде интеллектуальной игры, владение навыками которой входит в светский обиход. Сочинить танка теперь ни для кого не является чем-то затруднительным: существует устоявшийся набор стереотипов,- которыми всего лишь необходимо уметь пользоваться. Во многом этот подход к стихосложению напоминает распространённый среди дворянской молодёжи России XIX века (а позже - среди "нэпманов" 20-х годов XX в.) обычай писать друг другу в специальные альбомы несколько строк "на память",- оформляя свои мысли и чувства в виде общеупотребительных клише...
Только с наступлением эпохи Эдо ((старинное название Токио) 1600 - 1868) японская поэтическая культура получает новые импульсы к развитию.
Годы правления династии Токугава (XVII в.) в чём-то схожи с сегодняшней российской действительностью: тотальная коррупция всех звеньев власти и произвол правоохранительных органов - на фоне относительной политической стабильности. В условиях, когда аристократическое происхождение, перестав гарантировать высокое положение в обществе, почти утратило своё значение,- в роли персонального "знака качества" человека начинает выступать уровень его интеллектуальных и творческих способностей, своеобразный "IQ",- чему дополнительно способствует начавшийся в годы Гэнроку (1688 - 1703) бурный расцвет демократической буржуазной городской культуры. На фоне общего роста национального самосознания это приводит к образованию нового активного социального класса - бундзин (патриотически настроенные творческие интеллигенты, не признающие сословных различий). Отныне именно они становятся главными двигателями развития японской культуры,- в частности, классической поэзии.
В XVIII веке в русле "национальной школы" (кокугаку),- выступающей против засилья в образовании изучения традиционного комплекса конфуцианских гуманитарных дисциплин,- стремительно развиваются японские философия и филология. Под влиянием идей кокугаку оформилось новое направление поэзии - вака. Являясь по форме традиционной танка,- по содержанию вака более дидактична, наполнена гражданским пафосом. Поэты вака отстаивают чистоту родного языка, патриархальное благородство нравов, мистическую глубину и величие японского духа.
Самым даровитым и ярким представителем этой поэтической традиции, безусловно, является Камо Мабути, который ввёл понятие "макото" (истинность и искренность эстетического переживания),- по его мнению, являющееся основой поэзии. Считая образцовой, в этом смысле, первую поэтическую антологию "Манъёсю", он ратовал за упрощение поэтического языка, за очищение его от аристократической манерности ("О, если бы мы/ с цветов и пичуг беззаботных/ брать стали пример,-/ пришло бы желанное время/ возврата к устоям старинным...").
Ревнители поэзии вака подчёркивали её преемственность по отношению к танка древних антологий,- они провозглашали себя спасителями отечественной литературы - и, действительно, посвящали свои жизни тому, чтобы вернуть поэзии первоначальную кристальную чистоту и живую ясность образов... Но всё-таки, на мой взгляд, подлинное обновление пришло в японскую поэзию совсем с другой стороны,- откуда его и не ждали.
В начале XVII века возникновение и последующий рост общественной значимости творческой интеллигенции привёл к объединению многих поэтов-бундзин в творческие союзы с равноправным членством, в которых вес каждого поэта соответствовал его дарованию (возраст и общественное положение принципиального значения не имели). Поэты практиковали своеобразную разновидность литературного состязания (вернее, совместного творчества),- "рэнку" (по-другому - "рэнга"),- что переводится как "сцепленные строфы". Суть "рэнку" заключается в следующем: один из поэтов (как правило, пользующийся наибольшим авторитетом) сочиняет первую строфу танка (хокку - "начальная строфа"; состоит из трёх стихов с распределением слогов 5/7/5); второй поэт завершает танка,- сочиняя заключительную строфу (7/7); третий - снова приписывает снизу хокку - таким образом, чтобы в совокупности с предыдущей, малой строфой снова образовалась полноценная танка,- следующий же поэт опять сочиняет малую строфу и т. д. ...
Составлявшиеся таким образом импровизированные поэтические сборники пользовались большой популярностью среди любителей поэзии и даже издавались отдельными книгами. А постепенно и сами хокку превратились в отдельную, обособленную от танка и совершенно самостоятельную поэтическую форму.
Первоначально новая разновидность поэзии была популярна исключительно в среде "третьего сословия" и городских "низов",- выступая в качестве шуточной, пародийной альтернативы закоснелой в своей академичности поэзии танка. Не случайно возникновение другого названия - "хайку", "шуточная строфа",- с лёгкой руки позднейшего исследователя Масаоки Сики (1867 - 1902) ставшего расхожим.
Первым и наиболее выдающимся поэтом, поднявшим хокку до уровня высокого искусства, является Мацуо Басё (1644 - 1694). Именно он, переосмыслив постулаты поэтики танка, вводит собственные принципы стихосложения, ставшие характерными для хокку: "ваби" (осознание бренности и одиночества человека во вселенной (вспомните: "...как дымок над Фудзи..."!)); "саби" (патина времени, ощущение причастности к всемирным метаморфозам); "сибуми" (терпкая горечь бытия"); "каруми" (лёгкое дыхание стиха)...
Не могу устоять перед искушением процитировать некоторые из его шедевров... "Как стонет от ветра банан,/ Как падают капли в кадку,/ Я слышу всю ночь напролёт."... "Старый пруд./ Прыгнула в воду лягушка./ Всплеск в тишине."... "С треском лопнул кувшин:/ Ночью вода в нём замёрзла./ Я пробудился вдруг."...
Трудно оторваться от этих строк!.. Пять стихотворных сборников, созданных Басё в период с 1684 по 1691 год вместе со своими учениками (такими, как Рансэцу, Дзёсо, Кёрай и др.), по праву входят в сокровищницу мировой литературы.
Огромный вклад в становление поэтической культуры хокку внесли и такие гениальные мастера слова, как Ёса Бусон (1716 - 1783) и Кобаяси Исса (1763 - 1827).
Если Басё выступает в своём творчестве как чистый "созерцатель",- то поэзия Бусона порой использует не свойственные хокку социально-критические мотивы ("Скрылись от господского меча.../ О, как рады юные супруги/ Лёгким платьем зимнее сменить!"; "Уходят сразиться друг с другом/ Двое монахов-разбойников,/ В летней траве исчезая..."; ""И как я мог проиграть!" -/ Всю ночь борец побеждённый/ Устало бормочет во сне.").
Поэтический взгляд Иссы, напротив, не обращён на события внешнего мира, а направлен внутрь человеческой души,- благодаря чему поэту удаётся проникнуть в психологические глубины личности, до него не исследованные ни одним японским поэтом ("О, с какой тоской/ Птица из клетки глядит/ На полёт мотылька!"; "Наша жизнь - росинка./ Пусть лишь капелька росы/ Наша жизнь - и всё же... (на смерть маленького сына)"; "Так я и знал наперёд,/ Что они красивы, эти грибы,/ Убивающие людей!").
Отличительными особенностями хокку являются, во-первых, устойчивое структурное равновесие, которым обусловлена внутренняя центростремительность, сугубая цельность содержательной части (и, в этом смысле, хокку "легче" сочинить, чем танка),- но, во-вторых, ещё большая, в сравнении с танка, лаконичность,- требующая от поэта исключительного мастерства,- необходимого, чтобы выразить "великое в малом" (слова Басё,- недаром ему же приписывают следующее высказывание: "Тот человек, который за всю свою жизнь создал всего три-пять превосходных стихотворений (имеются в виду хокку),- настоящий поэт. Тот же, кто создал десять,- замечательный мастер.").
В танка вторая строфа часто выполняет функцию ретранслятора поэтических образов и ассоциаций,- хокку же такой помощи читателю не предусматривает,- предлагая ему самостоятельно догадаться, что имелось в виду. То есть, открывая более широкие возможности для творческого взаимодействия с автором через текст,- хокку требует от читателя значительно большей отдачи, часто - максимального напряжения интеллекта и воображения...
Таковы два основных типа классической японской поэзии. Если танка исторически складывалась как традиционный и общедоступный (для японцев) поэтический язык широкого пользования, то хокку по-настоящему доступны лишь осмыслению "посвящённых".
Да,- значение поэзии танка огромно,- она сыграла (и до сих пор играет) значительную роль в деле приобщения к искусству широких слоёв общества, а хокку - поэзия "не для всех". Но... ведь такой и должна быть истинная поэзия,- еле заметным "дымком над Фудзи", различить который способны лишь зоркие и внимательные,- вы не согласны?..
Впрочем, спор на эту тему не входит в мои планы.
17.12.00, г. М
© Чекалов Александр Александрович
