Серебрянный пес
ХАЙБУН

***
Удивительное обстоятельство. Треугольное окошко моего кабинета выглядывает на раскисшую потерпевшую поражение в боях за форму улицу остротой линий и хищной экономичностью углов режет картинку на аккуратные доли. Их всего четыре. В каждой равностоящая и отвлеченная от событий береза. В каждой так мало движения, что приглядевшись можно заметить как вверх по монотонно белым стволам поднимается сок. И услышать как ворона клюет собачью челюсть, но хочется слушать весну


***
Рискуя оскорбить духов Востока памятью демона Запада все же ...
Meru, Ваш текст напомнил почему-то светлейшего Н.В. Гумилева
Я долго шел по коридорам
В углах как враг таилась тишь... ну Вы помните, предлагаю Вам почитать на proza.ru моего старого однополчанина Якова Пушкарева, уверен не пожалеете

Ночь. Точка начала прилива. Ветер весь день равнодушно трепавший полотно палатки превратился в рой неназойливых насекомых шелестящих у лица темнота упирается лбом в скалы, вглядевшись можно почувствовать ее вес, и волны сглаженные этой невероятной тяжестью трутся об острые камни кошачьими спинами. Вода в бухте совершенное черное зеркало но от легкого движения весла она взрывается под неподвижной поверхностью роем зеленых огней и долго потом стоит вертикально погружаясь в глубину вихрь зеленых светлячков. Вода такая теплая, что пальцы не чувствуют плотности и граница ее перехода в воздух неразличима. Я плыву наугад через самые глубокие оттенки туши, и вспоминаю острые плавники касаток, преследовавших здесь ранним утром стадо нерп и ощущение движения огромных тел в темноте под ногами высекает спину из холодного камня. Мне нужно проверить сети. Я уже отчаиваюсь их найти и с трудом представляю где находится берег, когда на горизонте, где то очень далеко в море начинается гроза бьют молнии, мне видны лишь долгие всполохи и спустя минуты после вспышки приходит растянутый в почти членораздельный шепот звук. Ветер все еще теплый мгновенно наливается силой и над головой россыпью одновременно зажигаются звезды.

Ветер принес
В помощь уставшим веслам
Пригоршню звезд
       (да стишок похож на что-то то ч.с. не крал)


***
Ключ громыхает в теснине. Осторожно чтобы не спугнуть стрекоз на тальнинах, весь от нежного кончика спиннинга до болотных бахил просачиваюсь сквозь решето веток к воде. Левый прижим ободранный край сопки тяжелая еловая тень поверх серебряных костей ильмов, белый бурун рвущий кромку воды в изумрудной завораживающей глубины ямине и там где ярчайшее солнце пробиваясь сквозь нависающий полумрак в водяную пыль едва различимой на краешке цветов радугой на замшелом валуне выдра грызет крупного хариуса.

будь осторожней
на перекатах,
зимняя шапка


***
По пологому склону сопки и ниже в распадок пустыня вывалила больной в язвах язык. Здесь шел бой рытвины сгнившие остовы больших деревьев, ухватившись за косматую холку люди ломали становой хребет тайги. А потом отступили в беспорядке бросив технику огромные низколобые бульдозеры насквозь проросли лиственичными колосками. Сюда нет дорог только тупиковая железнодорожная ветвь с проржавевшими рельсами и зеленой змейкой на ней девять одинаковых нежно зеленых вагонов военной выправки со стальными опломбированными люками.

В шелесте летнем
Можно услышать
Дыханье чудовищ


***
Предпоследнее от сортира купе. Жара. Наглухо заколоченные окна. Соседняя полка отекла жирным человеческим телом. Сбитые простыни, солнце в сквозные стекла, сладкая газировка «Колокольчик» на столике, букетик ландышей. В проходе на месте скатанного половичка огромный, так что передними лапами и мордой в коридоре командор. Бесформенный как куль подтаявшей сладкой ваты он без сознания и прохожие - тапочки злого ребенка, кованые бахилы милицейского патруля задевают розоватый нос. Пес практически умер. О том что он все еще жив говорит лишь отсутствие запаха. Пес вообще не пахнет в этом пропитанном потом и салом, вытекшим из человеческой кожи вагоне его прожаренная шерсть стерильный материал.

медаль за заслуги
но лучше
вовсе без шкуры


***
Общежитие плавсостава базы океанического рыболовства первый этаж метровый слой серо-желтого в наплывах льда, собственно цвет сугубо вариация темноты с потолка на месте труб парового отопления колонны сталагмитов или сталактитов как бишь их там. Остроугольная тень шарахается вдоль стены от солнечного пятна. Дверь за спиной закрывается медленно с оттягом и маразматическим скрежетом. Декорации малобюджетного продолжения фильма «Нечто». Бредем по коридору сквозь темноту к лестничному маршу тут гораздо светлее, свет цедит чахоточный скелет оконной рамы. Из подо льда торчит макушка дивана. Кажется здесь, участковый щурится ковыряет носком форменного ботинка лед. Лед глянцевый удивительно красивого алого оттенка. Следователь, глянь тут зубы только примерзли на №%@. Здесь еще холоднее чем на улице, ручка не пишет. Участковый топчется виновато, тут проще перо поймать чем двух понятых. У него дома дети. И вдруг цок, цок по лестнице каблучками с самого верхнего этажа как по холке гвоздиками вперемежку с эхом живой звук. И спускается девушка каких во сне не всем показывают. Такая, что на нее смотреть то без причастия грех. Мимо прошла улыбнулась легонько нам обоим… Так улыбнулась что мы с участковым волками друг на друга посмотрели и ушла. Нет реально растворилась в темноте. И двери я не услышал.… Не верите?..

В сказочный домик
Тысячи бликов
Разбитого зеркала


***
Долгий полдень. Лень поднять голову, под брезентовой шапкой почти жарко и болотники расплавятся, если вытащить ноги из воды. Всего только июль и я лежу на куче сухой морской капусты один на сто верст побережья. До первых чисел августа здесь будут только большеглазые нерпы. По вечерам я включаю им Токийское радио и они собираются кружком до самой темноты переглядываются, что то замышляют, а может и после глянцевой ночью кружатся в воде под случайные ноты сямисэна. Но скоро сядет аккумулятор, и они уйдут. Останется только конь – огромный замшелый от старости мерин, брошенный здесь доживать век, но ему вовсе нет до меня дела.


***
Эта штука называется А6М2 это еще Кот придумал пока не скурвился… Кот вообще много чего придумал четвертушку подкалиберной он первый назвал.… Это когда все еще на восточном фронте висели. Тоже не сахар на троечке под КэВэху …
…тут главное не пожадничать полтора кубика выше крыши, баки у нас не протектированные, а там шесть часов лету над морем… это не 42 ой… совсем.
... кто это придумал «Зеро» - «Зеки» тебя зовут А6М2… У-ухх хх…Микаду лах кацу… ну палы, ждите меня со стороны солнца.

есть по чуть-чуть
трофейной печенки
для киматори


***
В кабинете у окна висит карта морских торговых маршрутов.

два солнечных луча
купаются в Индийском
и контрабандный шмель
на острове Гуам


***
Поздний вечер. Сумерки, час когда в пустом с погашенными окнами доме светлее чем на улице. Северная стена по подоконник уходит в ночь. Блики на стекле закатно-розовым размечают пространство темноты. Остывает чай в высокой фарфоровой чашке и настаиваясь на тенях становится крепче. День почти умер и это «почти» делает его последние минуты невыносимо медленными и прозрачными. Мой взгляд упирается в каминную полку поверх сальной керамики по тонкой кромке в изогнутый борт линкора «Мусаши». Я наблюдаю как изящные мачты на самых кончиках топов держат золотистые стебельки пыли и закручивая их медленно в ритмике старинной музыкальной шкатулки опускаются вниз, темнота надвигается, вот она уже шевелится выше ватерлинии и спустя пару минут единственным светлым пятном остается лоскуток Хи –Но-Мару.

1:350
Из ночи в ночь
Курс на сервант


***
Начало мая 1942 года Мраморное море горящие авианосцы, гибнущие в ночи в поисках неверной палубы авиагруппы Сехо и Дзюхо

Чашу ветров
Не расплескать
Криками "Зерро"


***
Мифы - это прекрасно, в Найчи сейчас весна празднуют цветение сакуры лепесток к лепестку из года в год, и я думаю что наверное это очень красиво и еще я совершенно уверен, что никогда не разглядел бы этой красоты если бы не видел за ней девятнадцатилетнего пацана на "Рейсене" с изуродованными плоскостями и разбитым фонарем прущего на пики заградительного зенитного огня и не дотянувшего каких-то мгновений. Я не поверил в Хакугару если бы не Сабуро Сакаи который шесть часов пустоты над морем стирал с планшета собственные мозги текущие из разбитого черепа искал аэродром вспоминая матушку и императора и не позволил себе отвлечь встречное судно от выполнения его задания посадкой на воду. Едва ли имело смысл любоваться вишней когда бы не последний поход "Ямато".
Красота это прекрасный миф.

целится цвет
облетающей вишни
в кораблик бумажный


***
Начинался 1945 год. Давно пали Рабаул и Трук, Объединенный флот лежал на океанском дне от Гуадалканала до залива Лейте. Кое где Империя еще держалась за океан когтями гарнизонов умирающих от голода на коралловых атоллах среди тропической роскоши, за которую десятилетия спустя люди будут платить золотом. Все уже было решено. Япония вышила на левом предплечье знак «плывущая хризантема» и готовилась погибнуть за императора.
Преимущество противника было абсолютным и подавляющим. В середине февраля американский флот вторжения вышел курсом на острова метрополии. Сайпан, Ивадзима, Окинава – всего лишь ступеньки на эшафот, но в море американские корабли встретил чудовищный тайфун. Те, кто прошел сквозь него, рассказывали удивительные вещи, о том, что ветер преследовал эскадру на любом курсе о том что он рвал на куски самолеты, выстроенные на палубах авианосцев и сминал как бумагу борта легких кораблей, о том что волны в чудовищной пляске теряли направление и логику, небо меняло цвета и обрушивалось на палубы снова и снова. В сражении с ветром американцы потерпели поражение и понесли тяжелые потери, погибли десятки самолетов и сотни людей, корабли вернулись в гавани для ремонта.
Американцам потребовалось две недели на восстановление ударной мощи, но когда корабли вспенили внутренние моря империи храм Ясукуни Дзиндзя уже был пуст, ярость ками вдребезги разбилась о легированную сталь и в бой пошли вчерашние студенты университетов. Вишня осыпала свои лепестки.
Пройдет еще пара десятков лет и новая большая война изменит наш мир к лучшему. Пусть я увижу ярость ее волн с высоких утесов.

В наветренный борт
Второй кокутай
Бабочек однодневок


***
Это случилось в шторм, когда сиамские волны черпали дно бухты грязно-желтыми ковшами или потом в тумане по длинному накату обреченному перепаду высот его плавно положило ничком на ровный киль в ложбинку между низколобыми кекурами. Так всегда бывает после шторма, удивительные рыбы, кокосовые орехи, джинсы Леви Страус, в прошлый раз у нижнего капонира в полу воды болтался кусок крыла с обитым красным кругом, теперь еще и это. Он почти такой же как на картинке реплика длинного корабля из Скелиге, от кончика штевня вниз и по бортам один сплошной изгиб хищный и прихотливый одновременно, зловещий и чуть ниже планширя, там куда я могу дотянуться взглядом в совершенно дикой последовательности «Хагаль» «Дагаз» и «Райдо» В лом качать резинку, вся она в шиповниковом цвете как в парше, противно дотронуться. Туман. Сыро. Холодно.


***
Дождь. Второй день дождь. На Курилах тайфун ветер шестьдесят метров в секунду, там медведей разжавших когти уносит кружа и кувыркая в море и веселые моряки в скупых строчках радиограмм успевают передать привет близким родственникам. Слушая их голоса корабли на рейде сиротливо жмутся друг к дружке покуда хватает якорных цепей таращат наружу мокрые иллюминаторы. Кому то из них завтра в уходить...

из-под крыла
взглядом проводят
голодные чайки


***
Она читает о проклятых королях то самое место где в третьей перемене блюд появляется печеный кабаний хвост ветер в двенадцатый этаж шелковым краешком занавески щекочет ей нос. Она улыбается в перламутровое донышко глаз мягкими уголками губ. Август на исходе. Там где дендрологический сад плещет в форштевень ее дома волна желтеет на изломе и медленное солнце едва ворочается над горизонтом в густом розовом мареве. Я встречаю это спокойствием у крыльца выстелен четырехлистный клевер и мои псы стерегут ее сон, только вот закат всегда догорает на два часа раньше из-за различия часовых поясов.


***
Самое главное не потерять остойчивость, на период сентябрьских штормов. Можно дожить до октября и всеми оттенками серого раскрашивать орган, подогнав машину к краю обрыва, так чтобы брызги и пена и волны в грохот под ногами, или в тех же цветах, нет лучше в утреннем и прозрачном безупречно выследить, свалить точно под лопатку и морщась от отвращения пить из мятой железной кружки так, чтобы потом в глазах нехорошо сплелись серебряные паутинки. Или просто сидеть и смотреть как лиственницы в оранжево-желтом на зло Ван Гогу, постепенно размазывают время -размокшее красками, до приобретения безупречно белого качества. Следует лишь пережить сентябрь...


***
Это придумал Котяра в период прохождения практики на хим-фарм заводе, он бы совершенно счастлив, смотрел на мир сквозь узкие щелочки и клялся что если на «лафюнде» в одном бою свалить пять 262-х ласточек при полных опциях сложности то можно вызвать дух Вальтера Навотны или Иохима Марселя. Ему не верили, он шуршал упаковками лекарственных средств, одаривал всех, и вслух читал о Сабуро Сокаи, кто то доказывал что две пули 50* калибра в голове не поместятся, но Кот только загадочно улыбался. Мне в тот вечер достались две пачки Метанандростеналона, кажется с них я начал постигать суть самурайской доблести.


***
Воздух становится пустым, последние запахи облепихи, яблок, жженых листья золотые нити медленно стягивают в клубок, мир вокруг распускают как теплый вязанный свитер и вода становится густой. Из каждой случайной лужицы сквозь поволоку смотрит остывающее море словно загустевшая на ветру памятью плещет в стальные борта. Я смотрю в нее и вижу как из детства исполненного томительным ожиданием чего то великого и страшного на рейд ведут чудовищные громадины "Минск" и "Новороссийск" . Их силуэты грубо вырубленные из холодных валунов сказок братьев фантастов огромные как целый город. Их по грудь вморозили в лед и я помню как они тридцатитысячитонными телами опирались о мою ладонь и летная палуба терялась где то высоко-высоко так что валилась шапка и голова кружиться от снега и солнца, а потом пьяный мичман пускал на борт любого за бутылку бормотухи и я на пару с приятелем - малолетним бандитом тащили с четвертой палубы двадцатимиллиметровую пушку в зеленом дощатом ящике, а еще на два яруса ниже где было по настоящему опасно мы нашли человека в матросском бушлате наверное у него разбился фонарик он заблудился, замерз его лицо и руки его съели крысы. А потом корабли увели на веревках как водят на скотобойню старых лошадей вместе с нашей двадцатимиллиметровой пушкой мертвым матросом и сожравшими его крысами, увели куда-то в Юго-Восточную Азию, из одного сделали плавучее казино, а другой распустили на гвозди. Иногда осенью сидя у кромки воды так что окурки выброшенные вахтенными с зачуханных МРСов и желтые листья попеременно осторожно, но в странной завораживающей последовательности касаются носков ботинок я думаю о судьбе...

Господи, дай нам
жизни кроткой,
а смерти веселой
       (Г. Мелвилл Моби Дик)


***
Сегодня мне рассказали что вместе с проходной уткой в наши края прилетели три лебедя и собрались гнездиться на окрестных болотах. Всего три не четыре не шесть. Трудно предположить что это семья будет шведской. Я совершенно лишился покоя, ведь кто то один наверняка останется без пары, ужасная участь для прекрасной благородной птицы. Завтра же отравлюсь на болота и пристрелю несчастного.



***
Сегодня плохой день. Ветер выворачивает наизнанку ветки березы за окном, воздух пуст, и мое тело лишено покоя. Словно что-то ускользает из пальцев, прячется на склоне полей зрения. Я почти чувствую это в ветре, это запахи которым я не успел придумать имена и названия. Они скользят тончайшими парами стрекозиных крыльев я забываю их за мгновение до узнавания. Это превращает дыхание в муку, сквозь прорехи в окружающем громыхает железнодорожный вокзал, покинутый в пасмурный летний день и девочка-манга с рекламного плаката провожает поезда безупречно прозрачным взглядом упыря.

все не порвется
струна
комариного писка


***
Что я знаю о ней. Ей только что исполнилось двадцать два года окна ее дома с двенадцатого этажа смотрят на дендрологический сад. По утрам раньше будильника ее будят трамваи. Ей к лицу осень и зима, впрочем, все времена года здесь написаны для нее как саундтрек или флорентийское окошко к парадному портрету. Я видел, как декабрьский вихрь, замешанный на ледяной крошке срывает с ее головы капюшон и на убитой зимними сумерками улице взрывается солнце, словно две половинки ключа улыбка этой женщины и задуваемый ветром город, сложи вместе и плоскость пространства приобретает объем, так что можно будет свернув в боковую улицу найти дорогу домой. Я видел ее летом и весной, когда каждое движения лишь живое в живом поступь солнечной львицы по трепетным ребрам молочных бульваров и площадей, царицу вельда в своем праве берущую все что пожелает с той же зимней улыбкой. Когда я приеду в этот Город к середине осени, наверняка и неизбежно увижу ее снова. Совершенно неважно где подстережет эта встреча на кленовом бульваре или в сумраке коридоров арбитражного суда. Она пройдет мимо и навсегда.

волю в кулак сердце в узду
вкалывай и не ахай
выиграл дело посылай всех впизду
продул сам иди нахуй


***
Вчера я был в нищем рыбацком поселке. Это странное место. Оно похоже на вывороченную наружу грибницу или корневище дерева, подсохшее и жалкое, но питающее своими соками несколько глянцевых столичных картинок. Поселок построили на вечной мерзлоте и там никогда не бывает лета, даже такого к которому я привык с жарой и тайфунами, Там всегда осень только лиственницы меняют свой цвет с желтого на черный являясь цветной подложкой календаря.
Я видел там устье реки и пристань, от которой уходят в пиратские рейсы ржавые траулеры с экипажами состоящими из орков, ведомые пьяными капитанами с волосатыми кулаками и косыми гоблинскими рожами. В море из преследуют шторма и АМБИР, расстреливают с вертолетов пограничники. Для орков это всего лишь работа, за которую им платят гроши.
В этом месте тоже есть кафкианский замок - фортификационного вида контора у самого пирса, с ворохом тайн на желтой дешевой бумаге, призраком Господина Председателя в огромном пустом кабинете и подрагивающим кубом главного бухгалтера.
Я говорил с этой титанической женщиной о сроках и порядке расчетов, она улыбалась мне всей фронтальной плоскостью и испытывала страх всем прочими, потому что видела сквозь меня и глухую стену кабинета хозяйских волкодавов у большой блестящей машины. И волкодавы, ощущая взгляды сквозь стену, скалились еще шире. И все было как обычно. Но страстная неделя играет против правил.
В бухгалтерии оборачиваясь на взгляды нескромно навешенные со всех сторон стояли иностранцы. Бородатый и длинный как жердь мужик в безразмерной дубленке и шарфе, навязанном на горле замысловатыми узлами и женщина - маленькая худая блондинка за сорок. Они просили комнату или дом на три недели. Им объясняли сложности найма жилья и особенности местного быта. Иностранцы с вежливой улыбкой по очереди объясняли, что их устроит любой вариант, потому что в кемпинге на условия не жалуются. На русском лучше объяснялся мужчина, я заговорил с ним. Выяснилось, что он с женой приехал из Швейцарии и пол года занимался в Сибири этнографическими исследованиями, записывал песни и обряды шаманов. Я пытался объяснить ему, что местный поселок только считается национальным и все жившие здесь аборигены давно вымерли от плохой водки, но этот человек странно улыбнулся и сказал, что то вроде: «вы есть культура тоже». Вдруг его окликнули из коридора и он, как то неожиданно на середине фразы, с незавершенной улыбкой повернувшись всем корпусом и вышел из помещения.
Когда я выбрался на улицу хозяйские волкодавы по очереди ковыряли ножами мороженное из пластмассовой баклаги изредка бросали куски тощей собаке с отвисшими сосцами и она заглатывала целиком холодные комья потому что ей нужно было принести молоко голодным щенкам. Парни задирали куртки, мерялись синяками от пейнтбола и ржали как кони. Небо было синим, облака отражались в оттаявшей грязи и бородатый швейцарец, прошагавший мимо, сняв улыбку, как то исподтишка смотрел на нас с подчеркнуто профессиональным интересом, он смотрел на нас, так что желание сломать ему ноги не покидает меня до сих пор.

баллада о гвоздях
которые больше
не будут людьми


***
Сегодня телевизору показывали Марс, что же я и сам видел как корабли превращаются в пунктирную линию на карте, тем не менее моя космогония предельна проста. От Лапландского замка и треугольного дедова зимовья вниз по речке до ледяной горки сплетенной змеями замерших ключей бьющих из скалы, а также на север и юг без каких либо ограничений все это земля живых, ниже порогов - заповедный край - страна счастливой охоты. В гроб деду положили штуцер тридцать второго калибра потрепанную книжку и нож вниз он отправился налегке и уже очень далеко ушел за эти годы, но я знаю наверняка все реки впадают в море и когда-нибудь я догоню его на побережье.

дедов рюкзак
запах краюхи с кровью
от зайчика


***
Вот снова готов мой походный рундук что собирается в течение получаса из случайных элементов вокруг ноутбука потрепанного как походный рюкзак, бывшего уже и подушкой на голом полу нехороших квартир и обеденным столом на перепутье дикой трассы где сломавшаяся машина одинаково бесполезна в любой из концов заправленных в горы на пятьсот верст. И я не знаю, что отсчитает мне завтрашний день контрабандой на полке вонючей каюты или в бархатном люксе доберусь до берегов острова чье имя играет на языке слаще слова Камчатка. Я не знаю что ждет меня там. Моя задача всегда похожа на последний поход «Ямато» с той лишь разницей что мне необходимо вернуться. В конечном счете только это и имеет значение.

дорога в тысячу ли
туда и обратно две…


***
Уйти из Города с определением об аресте судна при стечении ряда обстоятельств непростая задача. Действовать нужно безупречно правильно, быстро и каждый раз по новой схеме. Вещи в камере хранения, номер в гостинице оплачен на следующие сутки, такси из случайного автопарка, билет в рейсовый автобус перед самым отправлением, кроме того, накануне я сходил в церковь и причастился. Только в автобусе я понял, что усталость достигла некой критической величины и перестал отслеживать вероятность происходящих событий. Кресла корейского рейсовика не предназначены для посадки людей моей комплекции и, проваливаясь в сон, я дисциплинировал себя мыслью о том, что невежливо слишком сильно придавливать локтем пожилую соседку от этого мой сон был по волчьи дробным. Сон наполняли кадры и звуки фильма «Легенды осени». Перпендикулярно креслу на потолке булькал динамик, и мгновения пробуждения совпадали с репликами Бреда Пита. В конце концов, актера задрал крупный гризли, за что я благодарен американскому медведю.
Автобус прибыл в город К в преддверии вечера место высадки было совершенно диким по трамвайным шпалам я добрался до остановки. В трамвае пришлось краешком окунуться в местный колорит, сформировавшийся некогда от смешения комсомольского энтузиазма с уркаганским задором. Впрочем, город был вполне безопасен, местные зверьки принимали меня за уголовника средний руки или оперативного сотрудника милиции, и воротили хищные мордочки. Я снова утратил бдительность, уснул и проснулся только на перроне вокзала. Вагон был почти пуст, места представлялись на выбор и я выбрал ближайшее купе, с девушкой. Девушка, судя по всему, была молода и привлекательна, впрочем, я мог оценить только красоту ее ног в коротеньких шортиках, остальные части тела скрывал огромный мятый разворот газеты.
Устройство на ночлег в поезде требует совершения множества малозначительных но точных манипуляций – разместить багаж, раздеться, расстелить пастель, кроме того, нужно по возможности незаметно отстегнуть плечевую кобуру. В завершении этого утомительного цикла я почти полностью проснулся и вдруг совершенно отчетливо понял, что и на этот раз ушел, в этой утомительной охоте мне достался самый лучший из имевшихся призов. Девушка напротив ласково шуршала газетой солнце садилось среди бетонных руин на окраинах города К, я достал томик Джованьоли и подумал было завести приятное знакомство, как вдруг газета служившая покровом опрокинулась и то что я увидел лишило меня остатков сна.
В мирной жизни я развлекаюсь лепкой, и хорошо чувствую линию за которой анатомическое совершенство заканчивается и Бог являет нам свой образ и подобие. Девушка была прекрасна. Той красотой, из поисков которой великие мастера возвращались седыми старцами с опустевшим взором. Ей могло быть 18 или 25. Она оставляла след мерцающей пыли. Она едва скользила по поверхности на вершине своего совершенства, она могла испачкать ноги о мою тень, она внушала страх и я спрятался за книжной обложкой.
Далее последовал вечер за чтением знакомой с детства книги в плену немоты и утомительной неловкости, боязни лишний раз повернуть голову и обжечь глаза. За полночь я наконец забылся снами навеянными Вещим итальянцем, мне снился мой босс в фартуке ланиты, галльские копья и примерзший к ножнам преторианский меч. В конце концов, мне приснился лысенький с ножками Пана старик Кун поведал о том что Спартак это имя третьего пса Актеона и вышел в коридор, сразу за этим в купе заглянул проводник и сообщил о том что станция «Ландыши» будет через пол часа. В сон ворвался луч станционного фонаря отраженный зеркалом и в этот луч вошла моя спутница, она была практически ногой и я стал свидетелем ее туалета в чем не было, пожалуй, и толики пошлой бестактности, а лишь трепет перед творящимся священнодействием. И ей было решительно все равно, сплю ли я или вижу ее кружащейся в темноте на острие фонарного луча. Она вышла на этих самых «Ландышах» среди обломков рельс и двух покосившихся станционных избушек в лес, заваленный последним весенним снегом.


***
Это неприятный звук тихий, капризный, навязчивый. Литературный недотыкомзер пытается протащить в зимнюю норку голову античной богини. Не знаю, что раздражает меня больше звук, суета или очевидное несоответствие габаритов диаметрам. Я признаю права литературных меньшинств, но я помню эту голову на стройных плечах, драгоценного лигурио, меж терракотовой Исидой, Таммузом и полотном старого голландца на котором в мягких цветах и золотистой тени собаки с деликатными узкими мордами окружают оленя, исполненного умиротворенным взором.
Темнеет, усилия у норки производят каменное крошево, и откуда-то сверху во все это целится ненасытная кысь…

лики богинь
углем на стенах
сумерки века…


***
Она похожа на женщину из сказки Ганса Христиана старую лапландку с финским ножом. Ту что писала на боку мороженной семги, подорожную грамоту духам тундры. Она выточена водой из китовой кости, из мертвого дерева расписана охрой по скальному срезу. Между двумя берегами вечности, ее роль - половика книжной страницы.
Ей тысяча лет, но счет еда успевает сойтись, пока медленные звезды ломают кромки ледовых полей. Там где смерть дремлет, положив голову на передние лапы, она оставляет свою старость и становится на широкие лыжи. Сквозь зимние норы и волчьи тропы, излучиной полярной ночи она вечно идет туда где рассвет поцелует ее губы не знавшие вкуса молока.

дно февраля
камешки с кладбища
старых богов


***
Мое время стало слишком быстрым и тонким. Я почти не успел разглядеть сентябрь, первые дни октября, выкрашенные багрово-черным запомнились хорошо но остаток осени ухнул сквозь решето явлений, ободрав цвета длинными неаккуратными лоскутами. Лес перестал замечать мои шаги и отступил дальше от обочин пропали птицы и лишь ноябрь, целиком отлитый из свинца в неглубокие календарные формочки остановил бешеную круговерть событий. Я знаю что это лишь механический эффект. Мир застыл в верхней точке амплитуды движения и через пару мгновений обрушится вниз. Это как поворот барабана револьвера в фильме Квентина Тарантино отснятый с изуверским эстетством.
За время в течении которого камора становится на боевой взвод можно прочесть короткую проповедь или стишок о военных астрах.
И ощутить свое превосходства над сворой хозяйских волкодавов которые прячут страх там где я совершенно спокоен.
Всю ночь за окном шел снег медленный и легкий Ветер смывал его с деревьев за считанные мгновенья словно зима проводила разведку боем, горел фонарь, свет чертил геометрически точные тени и тишина была куда глубже чем стон ветра среди голых ветвей.
На самом ее донышке моя смерть написала мне любовное письмо.
Снег прекратится под утро. Рассвет переплавит свинец в безупречно алый цвет, среди всей этой алхимии солнце явится как шаманский бубен и день ударит в него всей пятерней.

зимний сумрак
распахнуты двери мои
в бесконечность
       (Хата Соха)

© Серебрянный пес

Начало > Русские Напевы > Серебрянный пес >>>>>