|
«Басё считал, что и "нанизывая строфы", и сочиняя каждую
отдельно взятую строфу, поэт должен стремиться к богатству
внутреннего смысла, к выбору слов, вызывающих у читателя
множественные ассоциации и заставляющих его ощущать прелесть
затаенного, невысказанного». (9)
На голой ветке
Ворон сидит одиноко
Осенний вечер
Это знаменитое трехстишие Басё, в переводе В. Марковой,
знают, наверное, все русские читатели, когда либо
сталкивавшиеся с японской поэзией. Чувство одиночества и
бесконечная грусть, навеянные хайку, пронизывают сердце и
мысли какой-то своей нескончаемой правдивостью, создавая
ощущение прикосновения к великой истине. В воображении
возникает печальный Басё, вдруг увидевший в вороне, одиноко
сидящем на ветке, некое соответствие собственному душевному
состоянию. Вполне возможно, что так всё и происходило…
Однако существует ряд других переводов этого же хайку, на
которые обычно существенного внимания не обращают и в пример
не ставят – нет в них какой-то особенной магии, присущей
строкам Марковой. Читая эти переводы, проникнуться сильным
чувством одиночества сразу не удаётся, и к тому же,
некоторые переводчики, словно специально, избегают слов,
напрямую связанных с одиночеством. Но, оказывается, не всё
тут так просто.
Как-то мне попалось коротенькое описание одной лекции:
«Эта пятница 8 декабря выдалась особенная – я слушала лекцию
о хайку госпожи Кейко Осанаи, супруги Генерального консула
Японии в Хабаровске Такаси Осанаи. В зале Международного
информационного центра был аншлаг – любители восточной
поэзии сидели даже в коридоре и, вытянув шеи, ловили каждое
слово лектора…
Сказать, что я узнала много нового для себя – не могу, все,
что говорила Кейко-сан о форме, принципах построения, о «киго»,
«сатори», «саби» и др. более-менее известно в среде
хайдзынов. Но вот об одном моменте, вызвавшем просто шквал
вопросов, рассказать хочется.
Иллюстрируя мысль о том, что восприятие хайку глубоко
индивидуально, и в идеале любое трехстишие не может
трактоваться однозначно, она привела в пример классическую
хайку Басё об одиноком вороне, сидящем на голой ветке. Вот
как она звучит по-японски:
Карээдани
Карасуно томарикэри
Акинокурэ
А это несколько переводов, предложенных ею для сравнения:
На мертвой ветке чернеет ворон. Осенний вечер. (К. Бальмонт)
На голой ветке Ворон сидит одиноко. Осенний вечер. (В.
Маркова)
На чёрной ветке Ворон расположился. Осенний вечер. (В.
Соколов)
На голой ветке О! Грустно сидит ворон. Поздняя осень. (К.
Осанаи)
Когда Кейко-сан проанализировала каждый перевод и предложила
свой вариант, многие японисты, присутствующие на лекции,
стали уточнять – как правильно перевести первую строку –
мертвая, сухая, голая, черная…
Во второй строке их насторожило, как ворон сидит – одиноко,
просто сидит, или расположился на ночлег… Раз нет в этом
трехстишии понятия «одинокий», значит, перевод Марковой не
совсем соответствует истине. Защитники её стали считать
ворон – если ворон один, значит одинокий!!! И в третьей
строке – вечер – это время суток, или это сезонное слово («киго»)
– поздняя осень, символизирующее время жизни (по аналогии
ночь – зима).
И оказалось, что семантически наиболее верен перевод
Соколова. И этот совсем не поэтический глагол “расположился”
здесь очень даже к месту…
А вот с веткой к единому мнению долго подойти не могли: если
сухая-мертвая, значит, никогда не оживет, если голая – то
вновь зацветет…
В конце концов, свою любимую хайку Басё взялся расшифровать
(так, как он её воспринимает) восьмидесятилетний Танако-сан:
ветка сухая, отжившая, а ворон потому и грустный, что,
видимо, одному придется ночевать ему на ветке, и хайку дает
нам увидеть этакий стык времени и жизненного пространства…
(переводила его комментарии японская переводчица)
В общем – молодость увидела своё, а старость своё… А я
грустно думала: без знания языка постигать таинства востока
– всё равно, что ловить ветер в поле…
Ощутить – ощутишь, но никогда не поймаешь…»
(10)
Это точно, подумал и я, без знания языка понять древний мир
Востока не так то просто. Но что если всё-таки попытаться
осмыслить одно хайку? Всего-то несколько слов – могут помочь
словари, книги, а самое главное Интернет с неплохими
возможностями поисковых систем. Ведь в сети всегда имеется
некоторое количество материала, способного что-то прояснить
или хотя бы дать зацепку, подсказать направление, в котором
нужно вести поиски. Но, правда и там, как известно,
толкование поэтики, эстетики и т. п. даже знаменитых хайку
особой радости не доставляют, они в основном поверхностны и,
зачастую повторяя друг друга, не дают информации желаемого
объёма. Обычно предлагается перевод и набор общих
рассуждений о принципах и правилах свойственных японской
поэзии. Вера Маркова объясняет это так: «Переводчик
стремился сохранять лаконизм хокку и в то же время сделать
их понятными. Надо, однако, помнить, что японское трехстишие
обязательно требует от читателя работы воображения, участия
в творческом труде поэта. В этом главная особенность хокку.
Все растолковать до конца – значит не только погрешить
против японской поэзии, но и лишить читателя большой радости
вырастить цветы из горсти семян, щедро рассыпанных японскими
поэтами».
Вот и попробуем следовать этому совету – включив воображение
взрастить семя, рассчитывая лишь на помощь самого поэта. Ну
а что получится, то и получится…
1. Перевод Соколова, как оказалось, более правильный
семантически, вносит не столько ясности, сколько вопросов.
Это не совсем поэтическое слово «расположился» представляет
стих Басё совсем в ином свете. Здесь не только ворон
расположился – в смысле устроился, разместился (может даже
не один, а во множественном числе), но и осенний вечер
(момент времени, жизненный отрезок) к чему-то располагает,
благоприятствует. К чему? Усложнившийся сюжет, создавший
ощущение недосказанности или, даже, некой интриги, только
ещё больше распаляет желание понять его тонкости. Хочется
знать, не укрылось ли ещё что-то в этих трёх строчках от
нынешнего взгляда на хайку? Чему так долго обучались поэты –
профессионалы хайкай? Чем Басё сумел поразить своих
современников? Над чем он мог думать (по слухам целых пять
лет), пока пришёл к окончательному варианту строфы?
А вариантов хватает. Все они почти сходны по звучанию и не
слишком отличаются в написании. Сейчас, наверное, толком уже
никто и не скажет, какой из них окончательный и все ли они
принадлежат Басё, но знать, что они существуют, не помешает.
Например, японские сайты с удобным поиском стихов Басё
предлагают две редакции:
карээда ни / карасу но томаритару я / аки но курэ (5–10–5)
карээда ни / карасу но томарикэри / аки но курэ (5–9–5)
Российский даёт ещё два варианта:
карээда ни / карасу но томарикэри / аки но курэ (5–9–5)
карээда ни / тори но томарикэри / аки но курэ (5–8–5)
В втором варианте иероглиф
 «карасу» – «ворон» заменен,
почему-то, на иероглиф
 «тори» – «птица».
В обоих вариантах вместо иероглифа
 – «ветка, ответвление»
присутствует другой иероглиф
 – «ветка, «свисать», а первый
иероглиф заменен знаками хираганы.
А вот ещё
одна версия – добавлен иероглиф
 – «вечер» (кстати, это
такое абстрактное изображение луны восходящей из-за горы)
(1:75)
карээда ни / карасу но томаритару я / аки но ю:гурэ (5–10–6)
Здесь автор «Кандзявых эссе» Александр Вурдов сделал, как он
сам пишет, «минимальный иероглифический разбор (Басёвского)
творения»…. Точка зрения профи, хорошо разбирающегося в
тонкостях значения, построения и чтения японских иероглифов,
очень важна, хотя бы потому, что расширяет круг
представлений о возможностях иероглифического письма вообще
и вариаций прочтения данного хайку в частности. Не стану ещё
раз повторять, что ему удалось обнаружить в результате
семантического и визуального анализа иероглифов стиха (при
желании каждый может сам почитать), тем паче, что иногда, по
ходу своих рассуждений, буду пользоваться его выкладками.
Хочется отметить лишь, что при чтении этой замечательной
работы – «кандзявых эссе» (общее название книги «Японский
для души»), первоначальный страх перед непонятностью и
сложностью японских кандзи (иероглифов) исчезает и
зарождается сильная внутренняя потребность срочно заняться
изучением этого абстрактного мира.
В 2006 году на прилавках российских магазинов появилась ещё
одна интересная книжка – «Лен Уолш. Самоучитель японского
языка», приоткрывающая тайны происхождения иероглифов – из
чего они состоят и как развивалось их написание и чтение.
Уолш даёт всего триста кандзи, но этого хватает для
понимания принципа их создания.
Две эти книги несколько меняют представление о возможностях
иероглифа, позволяющее взглянуть на японские стихи с иной
стороны – со стороны их визуализации. Занятие, надо сказать,
весьма увлекательное, и если говорить терминами кино, то
хайку иногда походит на некий маленьким сценарий с
режиссерской раскадровкой (предварительной прорисовкой
сцен), что помогает ориентироваться в режиссерском замысле.
Выходит, что пытаться полнее осмыслить хайку, не видя самих
«кадров», а доверяя только взгляду переводчика, занятие если
не бесполезное, то, по крайней мере, не столь плодотворное –
ведь можно увидеть и нечто отличное от того, что видит он.
Естественно и к самим иероглифам придётся отнестись с
должным вниманием – простое любование ими тоже ни к чему не
приведёт.
Китайцы создали иероглифический тип письма, где в основе
иероглифического изображения лежит образ. Образ картинки –
иероглифа, для любого человека, будет одним и тем же,
независимо оттого на каком языке человек говорит. Есть более
простые образы. Вот это
 «человек», а это
 «дерево» – в
такие абстракции превратились когда-то более наглядные
рисунки в результате упрощения их написания. Основных
элементов (радикалов) около трёх сотен, не все они имеют
собственное название, не все используются в тексте как
отдельный – самостоятельный – элемент, и многие нечасто
применяются, но все несут (или когда-то несли) определённую
информацию в понимании внутренней сути построенных с их
помощью иероглифов. Из простых иероглифов – радикалов
созданы более сложные. Например, «человек» рядом с «деревом»
–
 «отдых», «человек» в «коробке» –
 «арестант»,
 «рот»
над «деревом» –
 «изумление». Есть иероглифы с довольно
сложной конструкцией, вроде кандзи
 «висеть», где сложновато понять, почему он состоит именно из этих
элементов, почему они так расположены и какая сцена здесь
подразумевалась при его создании. Китайцы, когда-то
находившие этому объяснения, со временем и сами стали
воспринимать «взаимоотношения» частей иероглифов условно.
Короче говоря, иероглифы представляют собой начертание –
сценку, отображающую какой-то предмет или идею, с условно
выраженным смыслом. И вот люди, а особенно поэты и писатели,
пользуясь такой условностью, иногда обыгрывают эту сценку
по-своему, то есть пишут одно, а подразумевают другое. Басё
– не исключение, такой подход к иероглифу виден, например,
из его записок «По тропинкам севера»:
Рядом с постоялым двором в тени большого каштана жил
удалившийся от мира монах. Место это показалось мне очень
тихим и уединенным, – наверное, так же было в тех далеких
горах, где собирали конские каштаны «тоги», и я записал
на первом попавшемся листке бумаги:
«Слово "каштан" [ ] – пишется знаками западное" и "дерево".
Полагая, что связано оно с Чистой землей на Западе,
Просветленный Гёги всю жизнь свою из этого дерева делал себе
посохи и столбы для хижины.
ё но хито но / мицукэну хана я / ноки но кури
Люди этого мира
Пройдут мимо, цветов не заметив.
Каштан у стрехи.
(перевод Т. Соколовой-Делюсиной) (9:78)
Поэтому рассматривать его хайку, следует, в том числе и с
позиций «визуализации». Думаю, что Басё частенько черпал в
изображениях иероглифов вдохновение и идеи для своих
произведений, это чувствуется в ряде его стихов. Но на
данный момент нас интересует только один.
2. В своих «поисках правды» буду опираться на более часто
встречающуюся версию хайку:
карээда ни /карасу но томаритару я / аки но курэ
Известно, что Басё было 37 лет, когда он сочинил начальный
вариант своего шедевра. Это был 1680 год, один из первых
входящий во временной отрезок его творчества (с 1678 по
1691) «связанный с созданием школы «сёфу» – «Подлинной» – и
превращением хайку в жанр высокой поэзии»
(3:24).
Рассматривая хайку о вороне надо иметь в виду, прежде всего
начальный период этого отрезка (с 1678 по 1681годы), когда
Басё необходимо было продемонстрировать всё свои
профессиональные способности – так сказать подтвердить
статус учителя, возглавившего новое направление. В 1680
году, Басё уже жил в своей «Банановой хижине» на берегу реки Сумида, хижине ставшей определённым центром школы стиля «сёфу»
– новой ветви в поэзии «Хайкай». Основываясь на сведениях
биографических источников Басё, можно сказать, что это было
объединение поэтов, не желавших следовать канонам школы «Данрин»,
возведшей в принцип неправильность формы и смысловую
неопределённость хайку, ставшей относиться к поэзии всего
лишь как к игре слов и затейливости образов, не исключающей
использования элементов вульгаризма и непристойностей. Новое
объединение желало возродить красоту японского стиха, его
старые принципы и традиции, основанные, в том числе, и на
принципах китайской классики. Поэты школы «сёфу» «... стали
охотно заимствовать образы из китайской поэзии и ввели в
обиход китайскую лексику» (А.Долин) Многие хайку Басё также
содержат китайские заимствования образов или аллюзий этих
образов. Не исключение и «ворон на ветке». Это реминисценция
образа из знаменитой китайской «Книги Перемен» – «И-цзин» –
содержание, которой, в то время, знал каждый человек
получивший хорошее образование.
«Книга перемен», с помощью гексаграмм описывает ряд ситуаций
свойственных любому творческому процессу развития, помогает
осмыслить эти ситуации и найти из них правильный выход, так
как любая ситуация когда-нибудь заканчивается. (Читателю
лучше, конечно, хотя бы приблизительно ознакомиться с её
содержанием).
Если внимательно вчитаться в смысл комментария к 53
гексаграмме, то его без труда можно сопоставить с жизненным
периодом Басё, находившемся в ситуации становления нового
для него дела.
Называется гексаграмма «Течение» или «Неспешность». Уже само
название «Неспешность» может служить ответом почему
появились слухи о том, что хайку писалось в течении
нескольких лет – возможно, чтобы не обвинили в поспешности.
Но может быть Басё действительно не спешил и создавал стих в
несколько этапов, постепенно доводя его до совершенства….
Возьмём самое основное из комментария (в переводе Ю. Щуцкого)
к данной гексаграмме.(11)
«В предыдущем силы были накоплены, восстановлены,
переплавлены. Им был сообщен импульс. Они были испытаны в
стойкости и теперь могут свободно двинутся вперёд к
деятельности. Они могут как широкий поток, течь всё дальше и
становиться всё шире. Поэтому данная ситуация называется
течением. (Говоря более понятным языком, в предыдущем
человек получил достаточное, для продолжения дальнейшей
деятельности, обучение, испытал свои знания в деле которому
учился, убедил других в силе своих возможностей, и теперь
желает, используя эти знания и убедительную силу своей
правды, начать собственное дело в том направлении, которое
он считает правильным. Спешка, естественно, здесь ни к чему.
– А.В.) Надо также отметить, главный образ, проходящий чрез
все черты, – это образ лебедя. Он выявлен здесь не напрасно.
Это образ водяной птицы, которая гармонирует с названием
гексаграммы – «Течением». Но для того чтобы понять данный
афоризм, необходимо принять во внимание, что это течение не
безразличное, а имеет определённую цель, такую цель, как
цель девушки выйти замуж. Само собою, для того чтобы не
сбиться с правильного пути, здесь нужна полная стойкость»
Комментарий к четвёртой черте, ещё более конкретный.
«Неприспособленность человека к действию, которая
ограничивает его возможности здесь в виду отсутствия опыта,
в значительной мере приводит к тому, что если он и прошел
предыдущую ситуацию благополучно, здесь окончательной
благоприятности он ещё не встречал. Дальнейшее развёртывание
событий может быть для него как удачно, так и неудачно.
Виной всему, конечно, его неприспособленность. Лебедь не
приспособлен к тому, чтобы гнездиться на дереве, однако,
может быть, он найдет достаточно крепкий сук, на котором он
мог бы усесться. Так и действующий человек может найти
достаточно крепкую опору для своей дальнейшей деятельности.
В последнем случае ситуация может развернуться благополучно.
Но это не обязательно. Поэтому «Книга перемен» говорит лишь
гипотетически:
Слабая черта на четвёртом месте.
Лебедь приближается к дереву.
Может быть, он достигнет своего сука.
Хулы не будет».
Басё, заимствует сюжет из «И-Цзин», но по сути дела,
предлагает своё решение, дающее большую возможность для
благополучного завершения ситуации. Вместо одного символа он
вводит другой, меняет неприспособленного лебедя, на
приспособленного к борьбе за выживание ворона. В хайку Басё
ситуация уже разрешается положительно, ворон достиг (уселся,
расположился, устроился, разместился, примостился для
чего-то) своего сука (сухой ветки). Уже одного этого –
оригинального решения выхода из ситуации самой «Книги
Перемен», хватило бы для того, чтобы хайку стало популярным.
Здесь надо добавить, что ситуации не появляются сами по
себе, они зарождаются в прошлом. Предыдущая, 52 гексаграмма
называется «Сосредоточенность» и что любопытно,
«сосредоточивать» в переводе на японский язык – «корасу» –
созвучие, позволяющее говорить о предварительной
сосредоточенности «карасу» в своей цели. Не от нечего
делать, не вдруг он на ветку забрался, а намеренно – он к
этому сосредоточенно готовился.
В книге десятого века, «Уцухо–моноготари» («Повесть о
дупле») рассказывается ещё об одной ветке, информация о
которой, может помочь выявить возможный ассоциативный
подтекст. Книга, философского содержания, порой в сказочной
форме, рассказывает о зарождении и становлении японской
музыки. Первая глава сообщает, что Тосикагэ, (главный герой)
по указанию свыше, едет в Китай учиться музыке, там узнаёт о
дереве павлонии, и хочет сделать из него кото (13-струнный
муз. инструмент). Вот он нашел огромное дерево павлонии,
ветви которого указывали на все соседние страны, и видит что
страшные асуры, охранявшие дерево, срубили засохшую ветвь и
делят её на части. Он просит асуров: « <...> если мне дадут
кусок ветки от этого дерева, я сделаю из него кото и, играя
на нем, искуплю свое преступление, искуплю свою вину перед
родителями, которых заставляю так долго страдать» (он их
оставил одних ради своего дела)». Асуры от этих слов пришли
в ярость и хотели его сожрать. Но тут прилетел посланник от
небожительницы и привёз её приказ – отдать нижнюю часть
ветки Тосикагэ. Из этого куска были сделаны тридцать кото (
в Японию, правда, Тосикагэ довёз только двенадцать,
остальные раздарил по дороге). Звучание кото было
божественным, и к нему явилась сама небожительница. В их
разговоре звучит такая фраза: «Ты именно тот, кого мы
ожидаем, потому ты и живешь здесь… такова воля небес: ты
будешь играть на земле на кото и дашь начало роду
музыкантов».
Басё, понимая, как деградирует поэзия хайкай под влиянием
новых веяний, как исчезает из неё всё лучшее, унаследованное
от прошлых поколений, желает каким-то образом повлиять на
этот процесс. Он верит в свои силы, в возможность всё
исправить, верит в своё предназначение и видит в этом волю
небес. Конечно, Басё мог думать и о вине перед родителями –
о том, что их оставил, он хочет чем-то оправдать такое
решение…
А. Долин пишет: «Именно Басё, обобщив опыт предшественников и творчески
переосмыслив принципы классического дзэнского искусства,
сумел сформулировать основные эстетические категории хайку:
ваби, саби, сибуми, каруми фуэки рюко. Ни одна из этих
категорий не относится только к хайку, ни одна не была
новоизобретением — каждая из них существовала обособленно
или вместе с одной – двумя другими в иных видах дзэнского
искусства Японии и Китая, иногда за много веков до Басё».(12)
Все эти по-новому переосмысленные принципы, объединённые в
новой – «Правильной» – школе, очень напоминают сделанные из
части засохшей ветки кото Тосикагэ… Каждому из двенадцати
кото было дано своё имя: «нан-фу» – «южный ветер»; «хаси-фу»
– «ветер Персии» и т.д., все имели в имени слово «фу» –
ветер, стиль. И в названии школы Басё тоже присутствует это
(музыкальное) дуновение ветра
 – «сё:фу:» что можно
перевести как «стиль Басё», «банановый стиль», «правильный
стиль», «банановый ветер»…
Но все-таки, почему поэт выбрал образ ворона, а не,
например, орла, аиста или ещё какой птицы? Тут придётся
слегка коснуться его жизни.
Басё родился в семье бедного самурая и ещё в детстве попал в
услужение, к сыну более высокого по рангу самурая. Вместе с
ним он вырос, вместе с ним обучался различным наукам, вместе
с ним приобщился к высокой поэзии. Они очень сдружились, и
Басё питал большую надежду на дальнейшую успешную и быструю
служебную карьеру. Но вот его друг умирает в молодом
возрасте, и все надежды рушатся. Басё становится ронином –
самураем без хозяина. С одной стороны, он вроде бы как
обретает свободу, но с другой остаётся без средств к
существованию, которые раньше, в ответ на службу, ему
обеспечивал хозяин, и которые теперь предстояло добывать
самому. Ронинов в ту пору хватало и без Басё, правительство
Токугава, избавляясь от недовольных властью Даймё (князей),
обрекали их слуг, оставшихся без хозяина, на жалкую участь.
Удел их был незавиден. Выброшенные судьбой из иерархической
структуры, из общества, в котором им не находилось места,
ронины или искали нового хозяина, что впрочем тоже редко
гарантировало им карьеру, так как новые Даймё в первую
очередь обеспечивали должностями самураев своего клана, или
вынуждены были наниматься на какие-то чиновничьи, не высоко
оплачиваемые места. Некоторые ронины собирались в группы,
принимали участие в разбойных нападениях, грабежах или
восстаниях крестьян, чем доставляли массу хлопот
государственному аппарату. (13)
Может быть такой, во многом агрессивный образ жизни, чем-то
напоминающий особенности поведения вороньих стай, служил
поводом для сравнения ронинов (что дословно значит
«человек–волна») ещё и с этими птицами?
Но в основном воины без будущего искали возможность
заработать честным способом. Басё мог зарабатывать только
тем, в чем хорошо разбирался, и потому выбрал путь
профессионального поэта. Одно время он пробовал совмещать
занятия поэзией с чиновничьей службой, потом собирался стать
монахом и вроде бы даже принял постриг, но, поняв, что всё
это явится помехой основной цели, оставил такие попытки и
посвятил дальнейшую жизнь любимому делу. Но всё же Басё всю
жизнь оставался самураем – ронином.
Александр Вурдов в «Кандзявых эссе» объясняет, что «карасу»
в хайку два. Один явный «карасу» с визуально похожим на
ворона кандзи
 , а другой скрытый – одно из кунных чтений
первого иероглифа
 еще и «карасу»… Примечательно, что и за
иероглифом
 «вечер» также можно найти «лёгкую тень» ворона.
Слово «курэ» Басё записывает только одним кандзи и не даёт,
знаком хираганы окончание
 «рэ», то есть не обеспечивает
иероглиф значением с «абсолютной» точностью (как и некоторые
другие). Тем самым он (как я понимаю, применяя особый
поэтический прием) не исключает из поля зрения и другие –
кунные значения иероглифа, которые дополнительно расширяют
смысл сказанного. Этот знак, например, вполне можно
прочитать как «курэру» – «кончаться» и строку в целом
перевести, как «осень кончается, закончилась и т. п.». Ещё
одно чтение кандзи
«курасу» – созвучное с «карасу».
Означает «курасу» – (1) жить, существовать, проводить дни,
(2) зарабатывать на жизнь; а строка в целом может значить
«осенний заработок» или «осенняя жизнь». Кстати
«зарабатывать на жизнь» (в смысле профессионального занятия
какой-то деятельностью) можно перевести на японский язык и
по-другому – «тосэй». Тосэй – прежний псевдоним поэта.
Обычно «Тосэй» переводят как «Зелёный персик», но возможны и
другие варианты. Например, ещё одно значение слова «тосэй» –
«современный». Впрочем, этот момент здесь не особо важен.(14)
У художника Ogato Gekko (1859 – 1920) есть серия рисунков
написанных им на сюжет хорошо известной истории о сорока
семи ронинах отомстивших за смерть своего бывшего хозяина.
Во многих из 47 рисунков, посвященных в основном
собирательным образам главных героев, присутствует различная
символика, отражающая какие-то особенности основных
действующих лиц. Один из рисунков привлекает внимание
наличием ворона.(15)
Символ ворона находится над самураем – ронином…. Тут
невольно возникла мысль: может быть и в хайку,
соответственно, под вороном с похожим на него иероглифом,
должен быть воин? И к моему удивлению он действительно там
оказался – словно раньше прятался:
Если кто хоть однажды видел самурая, облаченного в старинные
доспехи, то без труда узнает его абстрактное изображение в
образе последнего кандзи «курэ» – «вечер, сумерки». Рогатый
шлем, защитные латы и два меча. «Самурай» находится в нижней
точке стиха – как бы в безвыходном положении. Он словно
приготовился к бою:
Можно сказать – виртуальный образ самого Басё. Что же он
собрался защищать? Свою «ветку, на которой расположился»?
Очень даже может быть – похоже, это его главный бой и стоять
он будет до конца... Тут же вспомнился фильм «Сумеречный
самурай», где главный герой – доведённый до крайней нужды
самурай, вынужден заниматься несвойственным воину ремеслом –
мастерить на продажу клетки для сверчков, чтобы прокормить
семью. Он даже продал свой меч и в ножнах у него меч из
дерева. Он и сам уже, в какой-то степени, разуверился, что
является самураем, и сослуживцы называют его сумеречным,
по-видимому, с намёком на то, что он только похож на самурая
– также как и иероглиф «сумерки». Но когда возникает
необходимость, «ненастоящий» самурай превращается в воина.
Потому что в нём живёт дух воина, которым он когда-то себя
считал, ему даже не нужен меч, палка становится его оружием…
Может быть о чём-то схожем хочет сказать и Басё, используя
этот кандзи? Ведь иероглиф не только похож на самурая, в
нем, как бы заключён дух воина. Онное чтение кандзи
 –
«бо», слово которое у воина ассоциируется с оружием. «Бо» –
«палка, посох» – оружие старинного воинского искусства,
оружие, ставшее оружием отшельников, монахов, обычных
простолюдинов, оружие, которое они использовали в бою со
смертоносной эффективностью, которым и Басё, по преданию,
мастерски владел (2:21). Слово «вечер – сумерки» можно
выразить и с помощью других иероглифов, но Басё выбрал
именно этот – похожий на воина, словно пытаясь сказать, что
он и сам в какой-то степени остаётся воином, что дух воина
его не покинул и, если необходимо, он готов защищать свои
убеждения имеющимися на данный момент средствами…
Вполне возможно, что, рисуя одного из 47 ронинов (Isoia
Masahisa) художник думал о другом ронине – Басё, поэтому и
взял за основу сюжета рисунка ключевые моменты его
знаменитого стиха. Здесь очень чётко просматриваются
конструктивные особенности свойственные хайку. Схематически
рисунок так же разделен на три основных зоны: верх –
символизирующий «небо» – солнце; низ – символизирующий
«землю» – самурай; и середину – символизирующую «человека» –
то есть то, что объединяет «небо» и «землю» – на рисунке это
ворон. Вроде бы всё сходится, вот только, казалось бы, какая
может быть взаимосвязь между первым иероглифом
 (верхней
точкой хайку) со спрятанным за ним «карасу» и солнцем в
изображаемом художником сюжете? Но и эту взаимосвязь удалось
найти в сетях инета.
«В Китае рудименты одного из самых ранних олицетворений
солнца следует видеть в связи солнца с трехлапым (иначе,
колченогим) вороном (вороной). Солнечный ворон упоминается в
"Шань хай цзин", у Ван Чуна, в "Хуайнаньцзы" ("На солнце
живет колченогий ворон"). Некогда сами солнца представлялись
воронами; это подтверждается мифологической традицией о
Стрелке (Охотнике И), согласно которой он выстрелами из лука
сбил девять из десяти солнц-воронов. С этим мифом
соотносятся изображение солнечного дерева (гигантской
шелковицы Фусан, по "Шань хай цзин") с птицами-солнцами на
ветвях, воспроизводимое на многочисленных рельефах ханьских
погребений и на похоронном стяге из Мавандуя. О тождестве
солнца и ворона свидетельствует и метафорическое название
дневного светила "Золотым (Огненным) Вороном" ("Цыхай"). На
танских бронзовых зеркалах ворон также является символом
солнца. Некоторые исследователи-китаеведы считают: мотивы,
связанные с вороном, были привнесены в китайскую культуру
чжоусцами под влиянием народов Северо-Восточной Азии, в
мифологии которых ворон – центральный персонаж».(16)
Если взглянуть повнимательнее на этот кандзи
, можно
увидеть и дерево и десять солнц (может быть одно солнце из
десяти): дерево – слева, крест – число десять, а квадрат и
круг в мире иероглифов понятия равнозначные.
Согласитесь, в случайность присутствующих сразу нескольких
совпадений на рисунке и в хайку очень трудно поверить.
У второго кунного чтения кандзи
«карасу» кроме значений
«сушить, высушивать» есть еще одно значение – «вредить»
(растениям) (6:312) . То есть ворон
, находящийся в центре
стиха, есть символ, объединяющий в себе две крайности, две
противоположности: с одной стороны он птица – вредитель, а с
другой воин – заступник
. Все это напоминает известный
персонаж японского фольклора – Тэнгу (получеловека –
полуворона). Тэнгу «были наделены огромной силой, жили в
старых деревьях с искривленными стволами и любили пугать
путников и лесорубов громовым хохотом. Чаще всего их шутки
были довольно безобидны, а иногда тэнгу оказывались полезны
и спасали людей. Например, эти существа спасли рыбака Томэто
от смерти в чреве гигантской рыбы. С другой стороны, эти
краснолицые длинноносые страшилы были хитры, коварны, могли
человека с пути истинного сбить и даже спровоцировать войну.
Очень обидчивы, но прекрасные воины. Согласно легенде,
великий полководец и герой Минамото-но-Ёсицунэ учился
военному искусству у тэнгу».(17)
Судя по всему, китайцы тоже придавали ворону особое
значение. Этой птице даже был выделен отдельный иероглиф
–
«ворон». Все остальные названия птиц пишутся, в основном с
использованием кандзи – радикала
– «птица». Иероглифы
почти сходны.
В состав кандзи «птица» входит пиктограмма
 «сирой», что
как самостоятельный иероглиф значит «белый», «чистый»,
«невинный», (его китайцы когда-то рисовали в виде рисового
зернышка). Этот элемент, введенный в более сложные
иероглифы, придаёт их характеристикам некую позитивность. У
иероглифа «ворон» из пиктограммы
удалена средняя черта,
что усиливает признак отрицательного.
Присутствие в хайку подобного неоднозначного героя вполне
естественно. Басё и себя называет «вечерним–сумеречным»,
т.е. не светлым и не темным – он выбирает серый нейтральный
оттенок. Он как бы говорит, что является обычным человеком,
что в нём есть как хорошее, так и плохое, что он осознал это
и стал на путь к просветлению. Кукай (Кобо-дайси), которого
иногда цитировал Басё, писал: «Дхарма Будды (мудрость
просветления) не где-то далеко, она близко, в сердце.
Истинная „таковость“ (принцип просветления) не где-то вне
нас, так зачем искать ее, отбросив наше тело? Если в нас
есть и заблуждения, и просветление, то обретем просветление,
пробудив в себе мысли о нем. Светлое и темное (светлое –
просветление, темное – заблуждения) не в ком-то другом, так
что если заниматься практикой, то сразу же обретешь
просветление».
Ведь и сам Басё, какое-то время был приверженцем иных школ,
где потом осознавал, что, поддерживая направления этих школ,
в какой-то мере, способствует вырождению ценного в японской
поэзии, исчезновению её исторических корней. Естественно, он
пытался сопротивляться такому процессу. Результат всем
известен – «вредитель ворон», уразумев, что принимает
участие в уничтожении того дерева, от которого питается,
становится на его защиту.
Чувствовал ли Басё себя одиноким, устремившись потратить
силы и жизнь ради возвышения поэзии хайкай? Наверное, да. И
в этом отношении перевод Марковой, желавшей видимо, через
слово одинокий сказать об одиноком – в искусстве – пути
поэта, сделан очень даже правильно, несмотря на то, что
писал ученик Басё, поэт Кёрай объясняя принцип «Саби» –
одиночество: «Саби – это окраска стиха. Совсем не
обязательно давать в стихотворении сцену одиночества. Если
человек, собираясь на войну, облачается в тяжелые доспехи
или, отправляясь на вечеринку, наряжается в яркие одежды, а
человек этот не молод, то есть в этом что то грустное. Саби
– вроде этого».
Вполне очевидно, что Кёрай намекает и на это хайку. Но о
какой войне он говорит?
2. Как известно, в поэзии хайкай есть особый прием
«какэкотоба», позволяющий использовать сходное звучание
разных слов и словосочетаний для создания второго, третьего
и более слоёв прочтения одной и той же строфы. Японцам,
безусловно, проще раскрыть иной смысл хайку, построенный на
игре слов, но и не-японцам тоже не следует лишать себя
такого удовольствия. Нужно только распознать тему, найти
кончик «нити», который приведёт к какому–то решению, а
правильное оно или нет – вопрос иного порядка. Здесь, одной
такой зацепкой может служить третья строка
 «осенний
вечер», за которой, (при попытке осмыслить идею второго
слоя), стоит сам поэт – так сказать, его собственное Я,
которое можно озвучить одним словом – Басё (а подспудно ещё
и Тосэй). Поэт и в дальнейшем иногда использовал эти два
иероглифа приблизительно с той же целью. Например:
коно мити я / юкку хито наси ни / аки но курэ
Эта дорога…
Нет на ней путников.
Сумерки осени (1694)
(Т.И. Бреславец) (3:131)
Или
хигэ кадзэ-о / фуитэ босё тандзуру ва / тарэ-га ко дзо
Вихрь поднимая своей бородой
Стонешь, что поздняя осень настала…
«О, кто на свет породил тебя?» (1682)
(В. Маркова)
В этом хайку Басё использовал китаизмы (онное чтение) этих
же кандзи, в паре звучащих как «босё» – «поздняя осень»
(3:81).
Кандзи
 «аки» – «осень», состоит из двух радикалов: колос и
огонь. У китайцев, осень отождествлялась с завершающим
этапом выращивания хлебных злаков, жнивьё после сбора зерна
выжигалось. Человек же осенью, это человек собравший урожай,
и здесь Басё отождествляет осень не столько с приходом
старости (в Японии сорокалетний возраст считался первой
старостью), сколько с приобретением запаса знаний и опыта.
Если взглянуть на иероглиф чуть иначе, то в образе радикала
 «огонь» можно увидеть человека в поте лица своего
собирающего колосья. Такое «присутствие» человека в знаке
«осень» можно допустить по аналогии, например, с кандзи
«огород, плантация, в перен. поле деятельности» созданного
из двух радикалов
«огонь» и
 «рисовое поле», к тому же в
иероглиф огонь входят радикалы «человек» и «капля».
Пользуясь электронным словарём иероглифов «ЯРКСИ» (качайте
здесь последнюю версию 3.0) можно
лучше почувствовать взаимосвязи образующих кандзи – одна из
имеющихся функций, позволяет разложить его на составные
части.
Второе кунное прочтение иероглифа
«токи» – «критическое
время», в такое осеннее время обычно встаёт вопрос – как
распорядиться урожаем. Уже можно понять, что за «маской»
двух иероглифов «осень» и «сумерки», просматривается не
молодой, умудрённый, знающий своё дело, но при этом бедный,
обременённый думами о хлебе насущном «не настоящий» самурай.
В таком возрасте человеку следовало делиться знаниями,
передавать их ученикам. Чем больше будет учеников, тем
больше шансов, что накопленные знания найдут в них своё
дальнейшее развитие. Вот только, неимущему ронину, по
понятным причинам, открыть свою частную школу было очень
сложно, не каждый мог на это решиться. Но был пример
подобной школы, созданной известным в то время философом и
учителем Ито Дзинсай (1627 – 1705), которого некоторые
современные учёные считают одним из основоположников
философии японского материализма. У Ито Дзинсай материальное
положение было еще труднее, мало того, что он сам постоянно
страдал от недостатка средств, нужду разделяла и его семья –
жена и дети. Но данные обстоятельства не помешали ему
осуществить задуманное.
Вообще-то, эти два имени, Мацуо Басё и Ито Дзинсай, в
текстах их биографий, по крайней мере, тех до которых
удалось добраться, не пересекаются, и Ито Дзинсая можно было
бы здесь не упоминать, если бы не его настоящая фамилия –
Корээда (4:275) – созвучная с первой строкой хайку.
Ито Дзинсай, сын разорившегося торговца лесом, сначала был
приверженцем неоконфуцианской философии, обобщённой в
сочинениях Чжу Си. Но в возрасте 35–38 лет он отвернулся от
неоконфуцианства и создал в Киото школу «Когидо» – «Зал для
обсуждения принципов древней науки», которая просуществовала
40 лет, и была закрыта только после его смерти. Школа
«Когидо» была так популярна, что даже правительство сёгуна
(бакуфу), смотревшее на Ито Дзинсай как на врага,
выступающего против господствующей государственной
идеологии, против чжусианского конфуцианства, не стремилось
применять против него репрессии, дабы избежать излишнего
возмущения оппозиционно настроенного общественного мнения
(4:52).
Джусианское конфуцианство, философию которого, на практике,
поддерживала хорошо известная секта Дзэн – одно из японских
ответвлений буддизма, находилось в униженном положении, так
как философия Ито Дзинсая, (в которой чувствуется и
некоторое влияние западной философии) «наносила серьёзный
удар пропаганде буддийской теории» (4:63).
«Влияние мыслителя на современников, по общему признанию
исследователей, было огромным. Большая эрудиция, ясность
изложения своих доводов во время выступлений и вместе с тем
убедительность производили неизгладимое впечатление даже на
идейных противников философа, известных в качестве
правоверных сторонников чжусианского идеализма. Некоторые из
них под влиянием Ито Дзинсай навсегда порывали с философией
Чжу Си, другие становились врагами буддизма или теряли веру
в синтоистскую религию. Слава о философе распространялась по
всей стране. Идейные противники философа присваивали ему
прозвища вроде «Человек изолированной самостоятельности»,
«Гудящая стрела поворота японской науки и просвещения» или
«Опасность поворота литературы и просвещения» и т. п.»
(4
:51)
Не буду дальше развивать тему противостояния двух
философских течений, замечу лишь, что Басё, похоже
устремился (с позиций поэта естественно) на защиту философии
Джу Си, и что именно это противостояние могло быть основной
причиной создания школы «сёфу».
Что же получается в хайку, на уровне второго (воображаемого)
слоя? Первая строка – «Корээда», а третья можно сказать –
«Босё». Что же межу ними? Во второй строке, слово «карасу»
можно перевести ещё в одном значении – «осушать» (напр.
колодец); обр. «исчерпывать». К сведению, иероглиф
«карасу» – «исчерпывать» имеет ещё значение «созревать» –
«карэру» и оказывается как бы сродни кандзи
«засыхать»
(6:359).
Подтверждением того, что слово «карасу» в данном слое можно
применить в значении «исчерпывать», и что под «корээда» Басё
подразумевает именно Ито Дзинсая, может служить широко
известная в своё время история из жизни философа, мимо
которой не прошли и его биографы:
«Удивление, а у богатых самураев озлобление вызывали его
простота и стремление быть связанным с простым народом.
По-видимому, как акт политической демонстрации против
токугавских феодальных порядков воспринимались даже такие
его поступки, как, например, участие в общественных работах.
Заявления, которые он делал при этом, действительно давали
повод для размышлений: «Дома всего околотка объединили свои
силы, чтобы углубить колодцы. Дзинсай прослышал об этом и
решил выйти [на работу] вместе со всеми. Люди возражали: –
Зачем привлекать для такого дела учителя? – Дзинсай заявил:
– … я черпаю из такого колодца и не должен отличаться от
всех. Разве будет разумным (оправданным), если лишь один я
не приму участия?! – Кончилось тем, что он схватился за
верёвку и разделял труд со всеми». Эти слова передавались из
уст в уста и воспринимались как осуждение тунеядства,
возводившегося в добродетель и привилегию самураев, будто бы
предустановленную для них «велением неба»
(4:43).
Продолжая вторую строку, «томари кэри», в контексте можно
перевести, как «окончательно (остановить)». Выходит примерно
следующее:
Корээда
Исчерпал окончательно (колодец)
Босё
Или что-то вроде – едва заметного
Корээда
Окончил созревание
Тосэя
Если с «созреванием» Тосэя всё понятно, то чтобы уяснить
смысл «исчерпать колодец», нужно ещё раз обратиться к «Книге
Перемен», а именно к гексаграмме 48 «Колодец». Очень коротко
ситуацию «Колодец» можно описать так:
Человек, находится в такой ситуации, когда его силы
истощены, и помощи в окружении найти невозможно. В данных
обстоятельствах «И-Цзин» советует черпать силы внутри себя,
опираться только на собственные убеждения, ни в коем случае
их не меняя – «Меняют города, но не меняют колодец». Из
ситуации есть выход, но правильным он будет только в том
случае, если воду удастся зачерпнуть (то есть убеждения
действительно имеются), и она окажется настолько чистой, что
её можно пить (то есть убеждения действительно правильные).
Во втором слое Басё хочет сказать, что в предыдущем
находился в сложном положении и пример Ито Дзинсая
существенно повлиял на его решение создать собственное
направление – заняться настоящим делом. «Исчерпал
окончательно» здесь можно понимать двояко: с одной стороны
как опустошение – (допустим) разрушение каких-то опорных
точек мировоззрения поэта, что заставляет сосредоточиться на
точках более верных, а с другой – как очищение того же
мировоззрения от ошибочного, что позволяет избежать
повторения тех же ошибок и помогает точнее определиться в
правильности дальнейших действий.
Не исключено существование третьего слоя хайку, написанного
с помощью онов (китаизмов). Такой способ письма в древней
Японии назывался «Сякуон («заимствованное произношение»):
использование иероглифов без учета китайского смысла, но с
учетом китайского произношения. Правило сякуон было наиболее
распространённым. Из-за того, что этим способом написан
сборник «Маньёсю», такая письменность получила название
«маньёгана» или «магана». Один знак передаёт только один
слог, реже два или три. Иногда два знака вместе передают
один или два слога» (5:27).
С онным чтением иероглифов хайку звучит так.
koshi ni / u no shi marutaru ya / shu no bo
Ключом к переводу явились слова, обозначенные в словарях как
слова книжного стиля.
Это намного сокращает количество возможных переводов каждого
она и позволяет использовать слова, исстари применяемые в
японской литературе. К тому же, Н.А. Сыромятников,
анализируя язык произведений Басё, пишет: «В стихах и
лирической прозе знаменитого поэта Басё ещё меньше
разговорных элементов, чем у Сайкаку. Они представлены
главным образом в области фонетики <…>. Басё не приемлет
грамматических новшеств» (7:18). Да и сам поэт говорил:
«Достоинства поэзии хайкай в очищении разговорного языка».
Получилось примерно следующее:
На развалинах
Присутствующий самурай (является – есть)
Главная сила
В своём рисунке Мацуо Басё изобразил дерево и семь сидящих
на нём воронов.
Можно полагать, что это своего рода подсказка – намёк, на
то, что в хайку семь всевозможных вариантов слова «карасу»,
включая различные формы созвучий. Конечно, все они как-то
влияют на понимание стиха. Но может быть, что само хайку
имеет семь вариантов прочтений, где Басё нашел возможным
создать многослойное произведение (по аналогии с «Книгой
Перемен»), например, способом использования в одном месте
разнообразных стилей, техник, манер различных школ и т.п.
А если бы кто-нибудь из знатоков старояпонского порадовал
любопытных переводом основного текста рисунка, то, возможно,
выяснилось бы еще что-то интересное.
3. Есть ещё одна занятная тема, касающаяся как жизни Басё,
так и, похоже, имеющая отношение к нашему вопросу. Учитывая,
что поэт родился и вырос в провинции Ига, славившейся тем,
что издавна жившие в ней большие семейные кланы
профессионально занимались «тайной» деятельностью –
зарабатывали на жизнь торговлей разведывательной информацией
и поставкой профессиональных шпионов, диверсантов
противоборствующим феодалам, – можно пытаться взглянуть на
хайку и с этой стороны.
В книге «Путь невидимых. Подлинная история нин-дзюцу»(18)
(читайте не пожалеете)
автор Алексей Горбылёв пишет:
«Существует легенда, что даже величайший японский поэт,
сочинитель хайку Басё Мацуо был шпионом сёгуната. Хотя
большинство историков со скепсисом относятся к этой версии,
можно привести и некоторые факты в ее подтверждение.
Известно, например, что Басё был уроженцем г. Уэно провинции
Ига и свободно перемещался по всем провинциям, для чего
требовалось особое разрешение – мэцукэ».
Не будем особенно выяснять правильность таких суждений, хотя
когда читаешь дневники и биографии Басё, зная о возможной
причастности его к «тайным» людям, начинаешь невольно
замечать косвенные тому подтверждения. Но на данном этапе
интерес представляет только его хайку, поэтому посмотрим на
другие моменты, описанные в книге А. Горбылёва, например, на
тот, где «ворон» обретает своё настоящее лицо воина, сегодня
называемого одним словом – ниндзя. К уже ранее упомянутым
характеристикам Тэнгу у него можно найти дополнения:
«Характерно также, что многие наставления по боевым
искусствам иллюстрировались рисунками мифических созданий тэнгу, о которых стоит сказать особо. Дело в том, что в
народе тэнгу считались прародителями и ямабуси, и ниндзя.
Что же представляли собой эти тэнгу? Слово «тэнгу» буквально
означает «небесная лисица».
Народное сознание прочно связывало тэнгу с ямабуси.
Существуют описания тэнгу, в которых они носят одеяния
ямабуси, сопровождают их в паломничествах. К тому же в
некоторых источниках, слова «тэнгу» и «ямабуси» используются
почти как синонимы. Поэтому наличие рисунков тэнгу в сотнях
наставлений по кэн-дзюцу, дзю-дзюцу и другим бу-дзюцу можно
рассматривать как свидетельство влияния ямабуси-хэйхо на
воинские искусства Японии и на нин-дзюцу в том числе».
Басё, с детских лет живший среди потомков ниндзя, в
атмосфере древнего воинского искусства, даже если сам не был
из их числа, несомненно, проникся духом «воинов-невидимок»,
с которыми рос рядом. Конечно, он слышал истории о битвах, о
легендарных героях этих мест... В 1581 году войска Оды
Нобунага окружили восставшую провинцию Ига и практически
полностью уничтожили все города, деревни, монастыри и храмы
вместе с их обитателями, применяя тактику «выжженной земли»
(нельзя исключать того момента, что создание хайку о вороне
было приурочено к столетию этих событий). Выжили немногие, в
основном это были профессионалы нин-дзюцу. Уже через год,
после смерти Оды Набунаги, ниндзя провинции Ига, созванные
на помощь, в тяжелейших условиях, спасают от неминуемой
смерти будущего сёгуна Японии Токугава Иэясу, окруженного
войсками Акэти. «Этот случай позволил Иэясу наглядно
убедиться в невероятных способностях ниндзя и эффективности
их организации. Кроме того, князь высоко оценил их
преданность. Таких воинов стоило пригласить на службу». Токугаве, с помощью этих «невидимок», способных действенно
противостоять таким же, как они сами, постепенно удалось
создать эффективную систему охраны не только своей семьи, но
и всей страны. Со временем эта охрана переродилась в
аппарат, оберегающий всё государственное устройство.
При правлении Токугава, особенно в 17 веке, правительство
Сёгуната «бакуфу», всегда опасавшееся народных бунтов,
всячески оказывало содействие культуре пропагандировавшей
конфуцианские добродетели. Развитие литературы,
способствующее направлению воинственного духа японцев в
более мирное русло и отчасти гасившее народное недовольство,
получало от правительства самую широкую поддержку, что,
думаю, было правильно – баталии, с полей сражений
переносились в область поэтических турниров. Но население
Японии, на тот период повсеместно увлеченное поэзией хайкай,
как разновидностью изящного времяпрепровождения, необходимо
было «правильно» ориентировать с точки зрения философского
мировоззрения. Вряд ли тайные службы сёгуната, используемые,
в том числе и для осуществления контроля за настроениями
народных масс, были в стороне от такой политики.
Давайте ещё раз взглянем на самурая–ронина с рисунка Ogato
Gekko. Похоже, он кому-то сигналит – дует в свисток
(сигнальные свистки, для распознавания друг друга, были у
каждого из 47 ронинов во время их последнего, ночного боя).
Такое действие напоминает сигнал морской раковины (хора) –
предмета из снаряжения ямабуси, при помощи которого
отшельники оповещали друг друга о своем местонахождении,
передавали различную информацию, созывали на помощь и
сообщали о начале каких-то акций. Интересно, художник просто
почувствовал в хайку Басё некий призыв к действию (вроде как
время пришло) или что-то об этом знал наверняка?
Не таких ли как он сам «воронов» призывает Басё последовать
его примеру – защитить «ветку» культурного наследия Японии,
воспротивиться влиянию на неё всего чуждого, в том числе и
веяний западной «цивилизации», сконцентрироваться для
противостояния силам, способным отвратить народ от
собственного исторического пути?
И кто же откликнулся? Из множества «слетевшихся на зов»
учеников, сведений о коих в русскоязычных сетях инета почти
никаких, есть двое со скудной биографической информацией,
косвенно позволяющей предполагать, откуда они явились или
даже были направлены. Это Хаттори Рансэцу (1654-1707) – одна
из самых значительных фигур школы «сёфу» – возможно имеющий
отношение к знаменитому роду ниндзя Хаттори, и Сора (Иванами
Сёэмон – Каваи Согоро) (1649-1710), когда-то служивший дому
Мацудайра. Мацудайра – настоящая фамилия Токугава.
Впрочем, столь ли уж важно какой ещё, возможно скрытой от
общественности, деятельностью занимался Басё и те, кого он
собрал вокруг себя? Если даже правда, что некоторые поэты
школы «сёфу» какое-то время были орудием воли сёгуната, то
нам остаётся только восхищаться такими способностями,
совмещать одно и другое – действовать как на духовном, так и
на государственном уровне. Главное, что и сам Басё, и его
ученики, верили в творимое ими благое, в то, что все их
стремления на данном этапе служили основной цели –
сохранению национального менталитета.
Для интереса предлагаю отрывок из 7 главы книги А.
Горбылёва, раздел «Рапа Фума и Фума Катаро», который может
помочь понять возможности небольшой группы ниндзя, хорошо
знающей своё дело.
«Самым известным его (Удзинао) деянием был разгром армии
Такэды Кацуёри в битве при Укисима-га хара в провинции
Суруга в 1581 г., который подробно описан в «Ходзё годайки».
Осенью 1581 г. Ходзё Удзинао, контролировавший в то время 8
провинций района Канто, решил вступить в войну с наследником
Сингэна, Такэдой Кацуёри. Армия Ходзё и войска провинций
Каи, Синано и Суруга под командованием Такэды Кацуёри
сошлись в провинции Идзу и стали лагерями друг напротив
друга на разных берегах реки Кисэ. На службе Удзинао в это
время находилось 200 раппа во главе с Фумой Котаро.
Разделившись на 4 отряда, они начали каждую ночь, несмотря
на непогоду (как говорит источник, «и в ночи, когда лил
дождь, и когда дождя не было, и в ночи, когда дул ветер, и
когда ветра не было»), совершать нападения на войска Такэды.
Раппа Фума убивали воинов Такеды десятками, брали их в плен,
перерезали привязи лошадей и уводили их, там и сям
устраивали поджоги. В одну из ночей они переоделись во
вражескую форму и замешались в рядах воинов Такэды, а потом,
по условному сигналу, неожиданно прокричали боевой клич и
принялись рубить всех подряд, внеся во вражеский стан дикую
сумятицу. Резня продолжалась всю ночь, и на утро выяснилось,
что в ужасной ночной суматохе вассалы убивали своих господ,
а сыновья по ошибке рубили головы отцам. От стыда и
раскаяния многие в то утро совершили ритуальное
самоубийство-сэппуку, другие, обрезав магэ – пучок волос на
макушке, символизировавший принадлежность к самурайскому
сословию, позорно бежали на гору Коя. А десятеро оставшихся
в живых самураев распустили волосы в знак скорби и позора и
решили все вместе совершить сэппуку, но только после того,
как отомстят коварным раппа. Один из них предложил выследить
Фуму Котаро и прирезать его как жертву погибшим сюзеренам и
отцам. Самураи спрятались в зарослях кустарника и стали
выжидать удобный момент. В один из дней на рассвете они
заметили отряд Фумы, возвращавшийся после ночного боя, и,
незаметно затесавшись в толпу раппа, пробрались к ним в
лагерь. Постепенно все отряды шпионов покинули боевые
порядки, и в лагере собралось около двухсот человек. Однако
хитроумному Котаро показалось, что число его воинов
несколько увеличилось с прошлой ночи, и поэтому он
догадался, что в лагерь проникли враги. Он приказал всем
раппа построиться в круг и зажечь факелы и скомандовал:
«Фудзи!» По этой команде раппа Фума опустились на одно
колено. А самураи Такэда, опоздавшие выполнить приказание,
были безжалостно убиты на месте. «Сегодня ночью все хорошо
поработали», – сказал тогда Фума Котаро и вдруг вновь
скомандовал: «Цукуба!» Раппа Фума тотчас вскочили на ноги, а
те, кто не успел вовремя подняться – воины Такэды, были
уничтожены. Так Фума Котаро разделался с врагами при помощи
древнего способа распознавания врага, известного в нин-дзюцу
как «Тати-сугури, и-сугури» – Отбор стоящих, отбор
сидящих»».
Не подобный ли способ распознавания – «Отбор улетающих» –
демонстрирует Басё в своём рисунке?..
Пожалуй, это всё, что удалось выудить из доступных мне на
сегодняшний день источников и, взглянув на одно хайку
немного под другим углом, рассказать о своих впечатлениях.
Понятно, что исследуемый предмет нуждается в более серьёзном
– профессиональном подходе, что многие темы только
обозначились и требуют дальнейшего развития. Поэтому очень
надеюсь, что кто-нибудь из профи заинтересуется этими
вопросами, и когда-нибудь расскажет о «сумеречном самурае»
по-настоящему и гораздо интересней.
Вместо эпилога
Коснувшись глади пруда, видишь, как возникает круг, как он
двигается, возмущая поверхность, распространяясь всё дальше
и дальше. Вот качнулся листок, дрогнула травинка,
шевельнулись облака… Хайку – вроде этого прикосновения. Его
основная задача – потревожить мир ассоциаций, вызвать цепную
реакцию чувств, порождающих эмоциональный отклик. Но если
над водой туман – далеко ль видно? Так и мир ассоциаций
прошлого для ныне живущих поколений скрыт в тумане истории.
Без должных попыток войти в этот туман мир прошлых
ассоциаций, в большей степени, постичь тяжело.
Литература:
1. Лен Уолш. «Самоучитель японского языка». М., «Астрель.
АСТ» 2006
2. Оскар Рати, Адель Уэстбрук. «Самураи. История, традиции,
философия, психология». М., «Эксмо» 2006
3. Т.И. Бреславец. «поэзия Мацуо Басё». М., «Наука» 1981
4. Я.Б. Радуль-Залутовский. «Из истории материалистических
идей в Японии». М., 1972
5. Кадзуки Судо. «Японская письменность от истоков до наших
дней». М., «Восток запад» 2006
6. Н.И. Фельдман–Конрад. «Японско – русский учебный словарь
иероглифов». М., 1977
7. Н.А. Сыромятников. «Развитие новояпонского языка». М.,
«Наука» 1978
8. «Японско-русский словарь» под редакцией Б. П.
Лаврентьева. М., «Русский язык» 1984
9. Т. Соколова-Делюсина. Странствия в поисках поэзии //
Мацуо Басё. Избранная проза. СПб., 2000.
10. http://nemenko.livejournal.com/
11.
http://psylib.org.ua/books/shchu01/txt29.htm
http://changesbook.chat.ru/a53.htm
12.
http://russia-japan.nm.ru/dolin_01.htm
13.
http://ru.wikipedia.org/wiki/Ронин
14.
http://www.xlegio.ru/armies/kurshakov/gusoku.htm
http://comweb.narod.ru/798oryg.html
15.
http://leit.ru/modules.php?name=Pages&pa=showpage&pid=637
16.
http://katsurini.narod.ru/New_Diz/kokoro_duh_kultura_japan.html
17.
http://community.livejournal.com/all_gods/30202.html
18.
Алексей Горбылёв. Путь невидимых. Подлинная история нин-дзюцу
2007©Алексей Матвеев
alex-matveev59@mail.ru
|
