Начать свою статью я хотел бы с оговорки. Я
не являюсь востоковедом, для меня поэзия хайку - это
увлечение и поэтический прием, который я использую в
своем творчестве. Однако увлечение это зашло уже
слишком далеко, так что к настоящему моменту я уяснил
для себя многие важные сведения о японской поэзии - в
частности, тот простой факт, что основой этой поэзии
является вовсе не формальное ограничение количества
слогов, а некоторые более глубокие поэтические приемы.
Цель данных заметок - несколько прояснить ситуацию,
сложившуюся в русских литературных кругах при
столкновении двух крайних мнений-заблуждений. Одни, в
основном авторы-поэты, зачастую называют "хайку (хокку)"
практически любое трехстишие. Другие, в основном
специалисты-востоковеды, наоборот, часто говорят о
полной невозможности переноса эстетики японской
поэзии в поэзию русскую - как при переводе
классических японских стихов, так и при сочинении "русских
трехстиший". Ниже я собираюсь рассказать о
некоторых аспектах поэзии хайку и о том, какие
элементы этого искусства все-таки могут быть
перенесены в поэзию других стран и поняты читателями
этих стран.
1. Эффект недостроенного
моста.
Этот первый шаг к пониманию поэзии хайку
легко продемонстрировать, если представить себе
трехстишие как укороченное танка. Древние японские
танка часто состоят из двух частей - в первой дается
природный образ, а вторая сополагает с этим образом
определенное чувство человека:
На осеннем поле
гнутся колосья риса,
в одну сторону гнутся.
К тебе лишь вся моя дума,
а ты ко мне безучастен.
(Из "Манъёсю")
Возникшее в XVII веке хайку являет собой как
бы танка без второй половинки, незавершенное
сравнение. Ощущение человека теперь не называется
явно; остается лишь образ; построение связи происходит
в сознании читателя, а не на бумаге:
Побывав под ногой,
он стал по-иному прекрасен,
листок увядший...
(Кёси)
Подобный прием используется и в западной
поэзии, однако Запад все-таки тяготеет к раскрытым
сравнениям и явным метафорам:
Их кожаный стук был, как годы, бороздчат,
Их шум был как стук на монетном дворе,
И вмиг запружалась рыдванами площадь,
Деревья мотались, как дверцы карет.
(Б. Пастернак, "Баллада")
С точки зрения восточной поэзии, автор,
злоупотребляющий такими явными связками ("как",
"словно", "подобно"), похож на пьяного,
который пытается не упасть и при этом хватается за все,
что попадается под руку. Собственно, этой карикатурой
можно охарактеризовать и многие другие направления
западного искусства. Не в силах преодолеть разрыв
между образом и реальностью, Запад прибегает ко все
более изощренным и все более неестественным "заплатам".
Именно этим обусловлен современный интерес к
восточному мировоззрению, в котором весь мир уже
находится в состоянии спонтанного гармонического
единства, и все вещи, все части мироздания уже связаны
между собой, а человек является лишь одной из этих
частей. Тому, кто проникнулся таким мировоззрением,
уже не требуется "разжеванное" представление
связей в виде завершенных сравнений, антропоморфных
метафор и искусственно притянутых эпитетов. Ему
достаточно лишь намека - который и дает поэзия хайку:
Металлический лязг,
деревянное эхо -
забивают гвозди.
(А. Кривенко)
У некоторых читателей японских трехстиший
складывается превратное представление об этой "технике
намека". Они начинают думать, что любая трехстрочная
банальность уже может быть названа хайку. Это, конечно,
неверно - ведь настоящие японские трехстишия
характеризуются именно тем, что вызывают резонанс с
чувствами читающего, а это может сделать далеко не
каждый образ. Хайку - это намек; но намек, как правило,
довольно точный. Для иллюстрации этого эффекта можно
использовать такую картину. Представьте, что вы
гуляете у реки и видите недостроенный мост - просто ряд
свай или конструкцию, доходящую только до середины
реки. Понятно, что вы не можете достигнуть другого
берега - моста как такового нет; но в вашем воображении
вы моментально достраиваете мост и можете довольно
точно сказать, где он упирается в противоположный
берег. Так работает настоящее хайку.
2. Передача ощущений
При том подходе, что я описал выше, все-таки
возникает искушение воспринимать японское трехстишие
как тонкую метафору или аллегорию. Существуют даже
работы, где известное стихотворение Басё
Старый пруд.
Лягушка прыгнула в воду.
Всплеск в тишине.
трактуется как зашифрованное описание
нашей жизни, в котором под лягушкой понимается человек,
пруд означает вечность, а всплеск - символ бренности
всего сущего. Не хочу особенно спорить с таким "аналитическим"
подходом; но думаю, что Басё вряд ли мыслил в таких
категориях при написании этого стихотворения. В его
учении мы скорее найдем ориентацию на особые
состояния и ощущения человека, среди которых главное -
состояние "саби" ("печаль одиночества" или
"просветленное одиночество"), которое позволяет
почувствовать "внутреннюю красоту", или "душу"
предметов и явлений, а затем выразить это в очень
простых словах.
Таким образом, если в предыдущем пункте я
говорил, что хайку не называет, а лишь указывает,
намекает, то сейчас можно переформулировать несколько
иначе: хайку не описывает ощущения или состояния, а
передает (вызывает) их. При чтении хайку нередко
возникает даже эффект физических переживаний, в
частности вкусовых и осязательных:
Холодное утро
Одеколон
Еще холодней
(В. Крестова)
Здесь я не буду более детально разбирать
поэтические методы, позволяющие достигать такого
эффекта, ограничусь лишь одной общей идеей. Существует
множество определений того, что считать стихами, что -
поэзией, и где они пересекаются. Известно, что стихами
можно передавать историю государства, рекламные
лозунги, научные и религиозные истины и многое другое.
Будучи по образованию математиком, я уже имел опыт
игры с различными умозрительными построениями.
Поэтому в поэзии меня привлекает как раз
противоположное - не идеи и концепции, и даже не
языковые изыски, а возможность передачи
неформализуемых, зачастую мимолетных чувств человека,
возможность запечатлеть те редкие моменты нашей жизни,
когда мы неожиданно ощущаем невидимую связь со всем
окружающим нас миром. Поэзия хайку представляется мне
в этом смысле самым поэтичным жанром:
"Стада погонщик поет", -
Подпись к старинной гравюре.
Тысячу лет назад.
(А. Верницкий)
3. Культурный контекст
Это самый спорный вопрос в "хайкологии".
Ясно, что понимание таких лаконичных стихов
невозможно без знания контекста японской культуры.
Зачастую древние трехстишия непонятны современным
японцам - что же говорить о русских читателях?
Приведу маленький пример. Выше я уже
упоминал знаменитое трехстишие Басё - о лягушке,
прыгнувшей в пруд. Вот что пишет по поводу этого
стихотворения Мойчи Ямагучи в своем исследовании "Импрессионизм
как господствующее направление японской поэзии":
"Европеец не мог понять, в чем тут не
только красота, но даже и вообще какой-либо смысл, и был
удивлен, что японцы могут восхищаться подобными
вещами. Между тем, когда японец слышит это
стихотворение, то его воображение мгновенно
переносится к древнему буддийскому храму, окруженному
вековыми деревьями, вдали от города, куда совершенно
не доносится шум людской. При этом храме обыкновенно
имеется небольшой пруд, который, в свою очередь, быть
может, имеет свою легенду. И вот при наступлении
сумерек летом выходит буддийский отшельник, только
что оторвавшийся от своих священных книг, и подходит
задумчивыми шагами к этому пруду. Вокруг все тихо, так
тихо, что слышно даже, как прыгнула в воду лягушка..."
Другой исследователь, Уильям Хиггинсон,
отмечает еще более поразительный факт: лягушки в
Японии ценились за свое пение, как у нас соловьи, и
огромное число поэтов до Басё прославляли именно
пение лягушек. На этом фоне стихотворение Басё
совершило настоящий культурный переворот - в нем
лягушка не поет, а просто прыгает в пруд с легким
всплеском.
Естественно, что всех этих внутрикультурных
ассоциаций лишен зарубежный читатель: у русских
лягушка будет ассоциироваться с чем-то холодным, или с
уродиной, в которую превратили красавицу Царевну; у
французов вообще возникнут гастрономические
переживания. Изрядно искажает трехстишия и перевод.
При переводе такого маленького стихотворения
мировоззрение переводчика накладывает ощутимый
отпечаток:
Со
мной под одной кровлей
две девушки... Ветки хаги в цвету
и одинокий месяц.
(перевод В.Марковой) |
отдыхаю в
ночлежке,
в той же, где спят проститутки, -
луна над цветами хаги
(подстрочник англоязычного перевода Р.Хасса) |
Не умаляя достоинств замечательной
переводчицы Веры Марковой, хочется все же заметить,
что русский читатель лишен возможности сравнивать
различные переводы: кроме многократно переизданных
версий Марковой, у нас в стране почти никаких других
переводов не выходило, как не выходило и переводов "после-классических"
трехстиший XIX-XX века. С этим, кстати, связано и
закрепившееся у нас неверное употребление термина "хокку"
(древнее трехстишие, "начальная строфа" цепочки-ренга)
вместо термина "хайку" (название отдельных
трехстиший с XIX века). Между тем, например, в США два
года назад вышла книжка "One Hundred Frogs", где собрано
сто различных переводов одной только "лягушки Басё"
на английский. В том же международном издательстве
"Kodansha" выходят и переводы более современных
трехстиший, а также популярные книги о самих методах
поэзии хайку и танка.
Таким образом, возникает парадоксальная
ситуация: с одной стороны, искажения при переводе и
незнание культурного контекста приводят к тому, что
японская поэзия так и остается непонятной для
русского читателя. С другой, те поэтические методы и
"мировоззренческие установки", которые я
упомянул в начале, могут быть освоены поэтом любой
страны без особых затруднений. Это приводит меня к
следующему выводу, а вернее, к трем выводам, которыми я
и закончу:
1) Хайку, написанное на русском языке с
учетом контекста русской культуры, зачастую передает
дух японской эстетики гораздо лучше, чем переводное
трехстишие. Небольшое стихотворение про замолчавшего
соловья может оказаться ближе к настоящим хайку, чем
семнадцатисложная стилизация с элементами японского
контекста (лягушки). То же касается трехстиший, в
которых упоминаются самые современные вещи, - вовсе не
обязательно писать о гэта и кимоно, чтобы сделать
интересное хайку:
Утро. Твои колготки
брошены на компьютер.
Буквы сквозят через ткань.
(А. Добкин)
2) Очевидно, что контексты различных культур
образуют в пересечении некоторое непустое множество.
Хайку, написанные с учетом этого общечеловеческого
контекста, понятны в переводе на любой язык, являясь
своего рода международным языком общения через образы,
подобно живописи импрессионистов:
дрожит
когда соседнюю с ней ягоду
срывают с ветки
(Д.Линдсей, Австралия)
Первым, и, пожалуй, наиболее мощным
средством для общения на таком языке стала
международная компьютерная сеть Интернет (см.,
например, электронный журнал "Лягушатник" -
http://www.net.cl.spb.ru/frog/ - именно оттуда я взял все
вышеприведенные трехстишия). А на бумаге в прошлом
году вышла уникальная антология "Haiku World". Книга
эта составлена по канонам классического японского "сайдзики"
(словарь сезонных слов для хайку), но в качестве
примеров употребления этих слов собрано более 1000
трехстиший, написанных на 25 языках в 50 разных странах.
3) Естественно, что различия между русским и
японским языком огромны, поэтому прямой перенос формы
хайку - три строки, 17 слогов - в русский язык зачастую
выглядит неестественно (не говоря уже о том, что слог
японского - это совсем не то же самое, что слог русского;
и по протяженности, и по информационной нагрузке они
различаются). Имеется и ряд художественных приемов,
которые довольно трудно или невозможно воссоздать в
русском языке (эффект двойного прочтения иероглифов,
игра с синтаксической неопределенностью, визуальные
эффекты каллиграфии и т. п.)
Однако "внутренние" методы этой поэзии,
частично описанные выше, можно с успехом использовать
при написании стихотворений в других формах. В
частности, я иногда использую хайку как скетчевую,
черновиковую форму для записи интересных моментов-образов,
с последующим использованием этих черновиков для
написания более крупных стихотворений. Но и в этом
случае под хайку понимается не жесткое 17-сложное
трехстишие, а некоторая более естественная (для всех
языков) форма - короткая фраза "на один вздох" с
одной-двумя паузами:
упал -
увидел звезды
